– Господину сенешалю… вы на него клевещете.
– Это я-то на него клевещу?… Брюхо моей сестры на него клевещет. И белы же у вас ручки! Редко мне доводилось такие потрогать! Наконец-то я натешусь, и меня обласкают белы ручки! И ножки славные!.. Смотри-ка!
– Спасите! Спасите! Не трогайте меня! Наглец!
– Потише, потише, мамзель, так и охрипнуть можно… А ножки просто диво!
– Спасите! Убивают!..
– Нет, пока еще не убивают; очень уж вы торопитесь. А ну-ка успокоимся, дайте-ка я расцелую распрекрасные ваши глазки, будьте умницею, малышка, зла вам никто не хочет, ну-ка я шейку поцелую!
– Ах, лучше умереть!.. Сюда! Спасите! Убивают!
– Попусту вы шум поднимаете, никто не придет; к тому же я без труда заставлю вас замолчать. Веревок у меня вдоволь запасено, найдется из чего кляп сделать.
– Негодяй! Подлец! Убейте меня!
– Чем испугать вздумала! Я к такому привычен; что дается по охоте, мне того даром не надо. Я люблю силой взять. Затем я и в прошлую немецкую войну добровольцем пошел: и вот, как бог свят, я там больше французов посеял, чем немцев поубивал. Напрасно вы отбиваетесь, красавица, силенок-то маловато! Меня не запугаешь, говорю вам, я в этом бывалый; мне девку изнасильничать – все равно что тебе по струнам ударить, а убить, когда уж случится, – что тебе ягодку вышить.
– О, мой бедный жених!
– А, а, похоже, что мы невеста? Ну, вот и отлично! Ночка-то тихая, поболтаем; так вы, оказывается, невеста, моя милая?… Ничего, женишок-то уж как-нибудь обойдется. Не всегда рыбаку достается поесть плотички, так уж на белом свете водится, ни на что нельзя положиться. Гильо посадил, а Шарло обмолотил. Эх, и хороши же вы, хороши, благородная дама! Больно уж вы мне по сердцу пришлись. Эх, и радость же такую залучить! Вот я, Жан Понтю, перевозчик, деревенщина – и знатная дама!.. Ух! Захоти вы только со мной поладить!.. Перстни-то важные! И цена-то им хороша, уж это как пить дать! Такая же в точности ручонка у моей Марион. Ей-богу! Давайте-ка их сюда, я их ей от вас в подарочек поднесу.
– Вы мне ломаете пальцы!..
– Частенько, когда я был солдатом, ночью, бывало, на карауле станешь умом раскидывать и видишь: вот хоть бы взять, к примеру, простых крестьян, наши сестренки, дочери, бабы наши, вечно они знатным да богатым господам достаются, вот кто нашими подруженьками пользуется, а мы-то дураки, ничего-то мы никогда им не сделаем, ни жен их, ни дочек не тронем; где же тут справедливость? Вот я еще что думал: почему оно так, что мы вот, к примеру, бедные, а те богатые?… Эх! Вот чего, если на то пошло, никак я в толк взять не могу. Неужто справедливо это? Где уж лучше, как на войне, парню ума набраться да понять, что к чему?
Ожерелье-то уж больно богатое, ну и жемчуг! У моей Марион шейка точь-в-точь как ваша! Ей-богу! Вот ведь до чего удачно сошлось! Я ей подарочек от вас сделаю, ладно?…
Право, жаль обдирать серьги с таких маленьких ушек, дайте-ка я поцелую их, чтобы утешить. У моей Марион как раз нет приличных серег для воскресных гуляний, а сами знаете… Ну, ну, слезами горю не поможешь. Я ей и подарю. Ну теперь, как я вас пораздел, вам и золотые гребни в волосах иметь не пристало; придется малость поиспортить вам прическу… Э, да вы во сто раз краше растрепанная!
Теперь нам и терять уже нечего, не считая…
– Помогите! Помогите! Пустите меня, умоляю вас, или убейте меня сейчас же.
– Выходит, все еще отбиваться будем… У, проклятая! Давайте-ка сюда руки; вот я их сейчас возьму да свяжу. Так-то оно лучше будет.
– Убивают! Неужели никто не поможет!
– Молчи ты, вот повязка тебя уймет, ну, живей, подыми-ка голову, я завяжу кляпик.
– Пощадите, пощадите! О, пустите меня, ради бога. Чего вам нужно? Денег? Чего вы хотите!.. Все у вас будет!.. Больно мне! Палач! Бандит! Ах!.. Ах!.. Я. погибла…
В лодке стали слышны только невнятные жалобы, приглушенные крики и стоны; потом постепенно все замерло.
Примерно час спустя Жан Понтю, лодочник, вылез из-под навеса, волоча Дину за волосы; в ту минуту, когда он ее сбрасывал в Сону, повязка сбилась и надломленным голосом она позвала Эмара.
А Жан Понтю с кормы своей лодки, наклонившись, вновь и вновь заталкивал в воду гарпуном тело Дины всякий раз, когда оно всплывало на поверхность.
XI
Dóou[250]
Не мертвые восхвалят господа.
Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прилипнул к гортани моей, и ты свел меня к персти смертной.
До самого утра Дину тщетно искали по всему городу.
На рассвете крестьяне, привозившие на рынок молоко и другие продукты, переезжая через мост, заметили в реке труп молодой женщины: длинные рыжие волосы цеплялись за прибрежные камни.
Жан Понтю, лодочник, втащил утопленницу в свою лодку и привез к берегу в месте, прозванном «Смерть-обманщица»; собрался народ, все сокрушенно взирали на покойницу, на ее злосчастную красоту; маленькие израненные ручки были связаны за спиной грубой веревкой.