Шань

Однако она ни на мгновение не забывала про оставшийся в его владении пистолет с отпечатками ее пальцев. Про снимки с изображением ее заплаканного лица, сделанные Малютой в ту ночь, когда он поймал ее в ловушку, вынудив убить Алексея. И, самое главное, про фотографии, запечатлевшие ее в объятиях Михаила Карелина и унижавшие ее любовь — то, чем она сейчас дорожила больше всего на свете.

Их надо уничтожить во что бы то ни стало, —размышляла она. — Они не имеют право на существование, ибо являются святотатством по отношению к Богу и нашему чувству.Эти фотографии не могли идти ни в какое сравнение с обычной порнографией: непристойные сцены в журналах или на экране не несут истинного чувства, возникающего между партнерами в реальной жизни. Для того, чтобы оживить их, зрителю или читателю необходимо включить в работу собственное воображение. В крайнем случае, они могут вызывать брезгливое отношение, в то время как снимки, на которых обнаженные тела Даниэлы и Карелина сплетались в страстных объятиях, производили поистине потрясающее впечатление, бесстыдно выставляя на всеобщее обозрение нечто большее, чем человеческую плоть.

Садовое кольцо было забито машинами, и, спасаясь от выхлопных газов, Даниэла подняла стекло в машине. Впрочем, это было даже к лучшему. Ей хотелось почувствовать себя в одиночестве — шофера, разумеется, она не принимала в расчет — после трудного рабочего дня, заполненного встречами, совещаниями и обсуждениями нудных и утомительных вопросов бюджета, штатов, строительства новых корпусов...

Усталость камнем висела на ее душе. И причиной этой хронической усталости была не столько отнимающая массу сил и времени работа и даже не изнурительная борьба с Олегом Малютой за выживание, сколько невеселые размышления насчет ситуации, сложившейся в советском обществе за последние годы. Некогда бурно развивающаяся система стала пробуксовывать, давая один сбой за другим. Вялость и апатия все больше охватывали общество, пораженное страшной раковой опухолью бюрократизма, прятавшегося под идеологической маской. Даже управление Даниэлы, в котором работали лучшие, элитные кадры советской разведки, казалось, безнадежно погрязло в серости, скуке и неисправимой тупости.

Такие мысли мучили Даниэлу, когда ее “Чайка” вкатила через Боровицкие ворота на территорию Кремля, в котором находился один из рабочих кабинетов Олега Малюты. Ей уже приходилось бывать здесь, и она прекрасно помнила тяжелые бархатные портьеры, производившие гнетущее впечатление, и массивный стол из красного дерева, расположенный таким образом, что свет из створчатых окон бил в лицо посетителям.

Даниэла затворила за собой дубовую дверь и, ступая по мягкому дорогому ковру, прошла мимо двух обитых бархатом кресел с высокими спинками. Со стен на нее смотрели огромные портреты вождей, выполненные явно по специальному заказу хозяина кабинета. Из приоткрытой двери в дальнем конце комнаты выглядывал угол кожаного дивана.

Видя, что Малюта, сидевший вполоборота к ней, разговаривает по телефону, Даниэла молча подошла к столу и положила на него два конверта. Их содержимое составляла добытая информация о последних действиях Карелина и Геначева.

Малюта указал ей на кресло, однако она проигнорировала его жест. Обойдя вокруг стола, она поставила ногу на сидение его вращающегося кресла, согнув ее в колене. При этом ее грубая форменная юбка словно случайно задралась, открывая бедро.

Вне себя от гнева и изумления, Малюта замахнулся на нее, но Даниэла схватила его за кисть обеими руками, прежде чем он успел ударить ее. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но промолчал, увидев ее лицо совсем близко от себя. Их взгляды встретились, и Даниэла с безошибочной ясностью разглядела слабость и уязвимость, тщательно спрятанные под внешне грозным фасадом его внешности. Как и все мужчины, в глубине души он оставался ребенком, маленьким и беззащитным.

Преодолевая его не слишком уверенное сопротивление, Даниэла заставила Малюту опустить руку и засунула ее себе под юбку.

— Ты ведь хочешь этого, — прошипела она, словно рассерженная змея. — Но ты просто боишься, что Ореанда накажет тебя за это. Не так ли, Олег?

— Не зови меня так здесь.

Его лицо побагровело. Он с такой силой сжал в руке телефонную трубку, что она едва не треснула.

— Повесь трубку, Олег.

— Я же сказал тебе...

Еще крепче стиснув его руку, Даниэла пропихнула ее дальше, так что его пальцы погрузились в густой лес волос между ее бедер. Почувствовав дрожь, охватившую его, она оттолкнула его руку, но не выпустила ее.

Мозг Малюты пылал, охваченный пламенем возбуждения. Сквозь это зарево перед ним проступал облик Ореанды. Ее полный, чувственный рот открылся. Она что-то говорила ему, но он не слышал, а скорее ощущал ее слова. Они падали, точно капли росы, на его зажатые в ладонях Даниэлы пальцы.

Высунув язык, Малюта провел ими по пересохшим губам. Теперь он уже дрожал всем телом.