Шандарахнутое пианино

Вот о чем Болэн думал непрерывно — о том разе, когда он из своего .22-го калибра дерябнул по пианино, о красивом щепленье чрезмерно отполированной древесины, о том, как завивались лопнувшие струны, отставая от высвобожденных столбиков пряного пианинного света, о теплом ореховом прикладе своего .22-го, о другой пряности израсходованных патронов, о слове «разрывной», о ярости врага, о серебряных дисках, что пули проделали в окне, о простой точности планки прицела, о синеве дульной стали, о названии «винчестер», когда ты в Америке, о мире Капсюльных Пневматических, Короткоствольных, Длинноствольных и Снайперских с Удлиненным Стволом, о неутолимой тяге паскудить памятники, даже памятник частному фортепиано, который он продырявил с красивого дерева, переживая почти ослепляющее неотвратимое виденье того, как эта жалкая дрянь взрывается расколотым красным деревом, слоновой костью, черным деревом и проволокой. Никакие больше аккорды Баха не наполнят деревья своим суровым отрицаньем. Нет тут места для пианино, праведно вспомнил он. Никаких пианин тут, пжалста.

Энн сидела на переднем сиденье «хадсона». Совсем как в песнях, волосы у нее были из сверкучего злата, а уста — как вишневое вино^{185}. Быть может, волосы из сверкучего олова, уста цвета напитка, прозываемого «Холодная утка»^{186}. Выглядела она жуткой шалавой. В глазах таяла сурьма, которой обведены веки. Бог знает, что она замыслила. Она смотрелась гулящей, как любая бульварная раскладушка после десяти лет стоячих промежностных захватов любого чревного червя, что полз в ее сторону.

А у него зрение меж тем улучшилось; до той степени, что мир не казался уже круговой панорамой в конце трубопровода. Его тяга рвануть по трассе теперь превратилась в тихую, зудящую манию.

— Давай нам о себе знать, — сказали Фицджералды, когда прекратились поцелуи.

— Еще как дам, — сказала Энн, — черкну вам весточку на днях. — Родители на нее посмотрели. Им требовалось нужное слово — и побыстрей. Что-то здесь совсем умерло.

— Давай нам знать, если что-нибудь нужно, — попробовала ее мать.

— Ага, ну. — Болэн начал сдавать назад.

— Не стоит, — сказала Энн. И они уехали.

— Сдается, — сказала Энн после того, как они проехали некоторое время, — настала пора прийти времени мне выйти из игры.

— Ладно, — сказал Болэн, — не стоит, ну.

— Дорогуша, я расстроена.

— Да, я тоже. У меня голова наперекосяк.

— Я себя чувствую шлухой, — сказала она. Болэн ощутил смутное обязательство ей возразить.

Они проехали ящичный каньон Йеллоустоуна, где эффект Вентури от чинуцких ветров возносит полутонный пикап прямо до верха его амортизаторов, выравнивающих нагрузку, и наводит водителя на мысли о призрачных всадниках в небесах^{187}, покуда пружины снова не успокоятся и долгие незримые изгибы ветра не распрямятся и не прогонят его сквозь каньон так, словно скорость на нем маслом нарисована.

Несколько часов спустя Энн, похоже, впала в дурное настроение.

— Куда мы едем?

— К нетопырям, — сказал Болэн. Это ее приструнило.

— Знаешь, что? — спросила она потом.

— Что?

— Эта твоя чертова машина спускает мне на одежду.

У Ключа Аполлинария^{188} Энн подумала: боже мой, видел бы Джордж, как я отмачиваю такую низкопробную корку! Вообще-то здесь есть о чем подумать. Она принялась записывать путешествие на камеру.

Они рухнули в Вайоминг и направились к Лэндеру, проезжая невозможную местность, где за объедки со стола истории США дрались Сакаджавея и Джералд Макбоинг-Боинг^{189}.

Проезжая сквозь Колорадо, по-прежнему западнее Раздела, они миновали небольшую идейную общину — людей их возраста, — у кого все дома были геодезическими куполами, выстроенными из крыш раскуроченных автомобилей. Болэн увидел садики, колодец, солнечный нагреватель и захотел к ним заехать. Но все члены общины столпились и терлись друг о друга. Они трамбовались, Болэн ощутил жуткую тень Блендера «Уэринг» и поехал дальше. Энн рассвирепела.

— Почему ты не желаешь общаться, черт возьми? — Я читал Шопенхауэра, подумал Болэн, вот же вертихвостка!

Они двинули в Дуранго, побыли там денек, затем спустились в Нью-Мексико и направились в Биг-Спринг, Техас.

Рассекли Амарилло и раскаленным докрасна осенним днем срезали путь до Шривпорта в Коламбию, Флорида, куда Болэна в самом начале и посылал Клопус Джеймз Кловис. То была земля нетопырей. Болэн вытащил из кармана клочок бумаги. Немного погодя он уже стучался в двери отремонтированного дома издольщика. Когда тот открыл ему, Болэн увидел, что стена у него за спиной завешана аллигаторовыми шкурами на просушке.

— К. Дж. Кловис сказал с вами увидеться насчет летучих мышей, — сказал Болэн. Браконьер велел им входить и взять себе выпить чего-нибудь прохладного.