Машина ехала быстро, тормозила на светофорах, снова набирала скорость, пару раз Крис съезжала с трассы на какие-то боковые улицы небольших поселков и, проскакав по неровному асфальту, выбиралась, миновав зарождающуюся пробку. Васька то сидел молча, то болтал что-то необязательное, тоже вкусно зевая. И совершенно не стеснялся, был как дома, на мягком сиденье. Наверное, он так везде. И — со всеми, предположила Крис, улыбаясь и кивая на его разговоры. И хотела бы подумать другое, но как-то не получалось, и в конце-концов, ее саму это стало раздражать. Он получается, прав? Она никак не может увидеть за внешней красотой настоящего Васьки? Причем, если бы случился он эдаким меланхоличным занудой, или же — капризным склочником, о, да, тогда красоту можно отслоить, отодрать, как отдирают цветную обертку и без нее — вот она, суть. Халва. Или что-то наоборот, не будем вдаваться в подробности. Но позволить парню быть не просто красивым, а еще и солнечно-ласковым, не выходит, обертка не отдирается, маячит, лезет в глаза, подсказывая, да он, наверное, со всеми такой. Наверняка. Не в смысле хороший, а в смысле использует красоту. Нехорошо, Кристина Андревна, укорила она себя рассеянно, следя за дорогой, ах, нехорошо, но если думается про это, то уже хорошо. И интересно.
Фаду, подумала она дальше, вытаскивая эту мысль из предыдущих размышлений, я так и не спросила его, почему написал мне именно фаду. А не вальс и не полечку, не романс и протча.
Трасса шла рядом с железной дорогой и по ней ехала зеленая электричка, в окнах — тысячи голов. Потом дороги разошлись и вокруг замелькали золотые пятна берез в просвеченной роще.
…Спрошу, размышляла Крис, и найдется загадке логичное объяснение, как ее стихам в подземном переходе метро. А если не спрошу, то можно потешить себя надеждой, поиграть в сказку, переплетенную с реальностью.
— А я тогда взял и уехал, вообще не думал, что поступлю, — рассказывал Васька, придерживая на коленях чехол с гитарой, — ну я еще год пирожки продавал на станции. И листовки раздавал тоже. Я и сейчас иногда раздаю, если играть неохота за баблосы.
— Молодец.
— А фаду, ты вчера спросила. У нас тема такая сейчас, можно выбрать из нескольких жанров три основных и написать музыку. У меня есть хуммпа, калипсо и вот фаду.
Рассказывал бесхитростно и Крис прикусила губу, мысленно смеясь над собой. Вот тебе и вся романтика, дамочка. И насчет «написал — тебе», да всем говорит одинаково.
— Вот, — гордо закруглился Васька, — я тебе и калипсо сыграю, только там тоже без слов, не подобрал еще. Ты что смеешься?
— У меня был знакомый метеоролог, он говорил, мужчине очень полезно знать все виды облаков, у них названия романтичные. Обнимаешь девушку за плечи и тычешь пальцем в небо. Всегда найдется, что показать. А астрономы, они ночью созвездия показывают.
— Здорово, — одобрил Васька, улыбаясь до самых ушей, спрятанных под золотистыми дредами, — ты куда в Москве едешь? Меня высади, где удобно, да? Я на метро доберусь.
В почти тишине проехали еще минут десять, Васька мурлыкал что-то, шевеля пальцами поверх гитарного чехла. И на светофоре, когда Крис затормозила немного резко, качнулся, выпрямился, хмурясь.
— Подожди. Это ты насчет того, что я тебе играл, да? Что я так баб снимаю? Как твой синоптик?
Лицо у него было расстроенное и возмущенное одновременно. Крис стало неловко, но бес дергал за язык, тем более, ну взрослые же люди.
— А нет, что ли?
Васька молчал, только рука перестала перебирать невидимые струны.
Сворачивая в тенистую, уже городскую аллею, Крис незаметно вздохнула с досадой. Вот сейчас он ледяным голосом потребует высадить. И выйдет, гордо задрав небритый красивый подбородок. Канет в мегаполис, унося свою обиду. Детский сад и бабство. Но — музыкант, не кот начхал, тонкая душевная организация…
— Подожди! Вот тут можно, у переулка?
В молчании они заехали в боковой проезд, Крис не стала глушить мотор, поворачиваясь к спутнику. А тот, вылезая, оставил гитару на сиденье.
— Щас я, — дверца хлопнула.
Крис поглядела вдогонку стройной фигуре в голубых джинсах, узорчатом каком-то перуанском свитере и распахнутой куртке. И повернула ключ, возмущенно чертыхнувшись. Ей на работу. Но хоть не стал впадать в обиды, уже хорошо. Если не явится через пять (она посмотрела на часы), ладно, через десять минут, уеду с гитарой, решила, пусть потом сам ищет и добывает ее у меня.
Васька вернулся через восемь минут. Вытаскивая гитару, снова устроился на сиденье, сунул в руки Крис небольшой пакет из оберточной бумаги.
— Тебе. На работе посмотришь, ладно? Ты мне телефон свой оставь, а то потеряемся совсем. Я не хочу. Теряться.
Посмотрел, как она пристраивает пакет, ощупывая пальцами пустоты и какие-то в нем выпуклости, мягко отобрал снова и, повернувшись, положил на пустое заднее сиденье.
— Диктуй, я запишу, и тебе звякну, — приготовил мобильник, держа палец над кнопками.