Шанелька и Крис [СИ]

Он поддержал споткнувшуюся Шанельку, таща ее за собой, забрал у ошарашенной Крис сумку и кинулся к вагону, где проводница уже сердито гремела ступеньками.

— Она тебе расскажет, потом, — заорал из вагона, через голову толстой тетки в форменном пиджаке и куртке, — Кристина, спасибо за помощь! До встречи!

ЭПИЛОГ

После нервных торможений и ускорений, после мелькания сменяющих друг друга светов и пятен ночной темноты, после усталой суеты проводниц, кидающих на кожаные диваны прозрачные пакеты с бельем, и после того, как Дима усадил растерянную Шанельку в купе, потом сбегал к проводнице, и вернулся, после побежал через половину поезда в другой вагон и снова вернулся, брякнул напротив свой рюкзак и сел, вытягивая ноги, поезд успокоился, набрав нужную скорость и убедившись, что рельсы есть и ведут куда надо. Застукал ровно, усыпляя тех, кто попил чаю или на скорую руку перекусил, расстелился и лег, расправляя простыни поверх себя. А за окном уже не было фонарей, неслась мимо темнота, прошитая совсем дальними огоньками, изредка проплывала станция — пузырем света, и снова окно чернело.

Ну, хотела сказать Шанелька, все еще пытаясь уложить в голове неожиданную новость и чувствуя себя героиней то ли бразильского сериала, то ли античной трагедии, ну давай, рассказывай, что ли.

Но после ссоры, так явно похожей на полный разрыв, после своих попыток примириться с новой реальностью без Димы, и наконец, после мстительного поцелуя, подаренного недоумевающему Ваське Конькову, вернуться к нормальному общению было сложно. И Шанелька просто молчала, сидя на своем месте и внимательно разглядывая Диму. Как совсем чужого, вдруг поняла, с холодком в желудке. И испугалась ощущения.

— Я попросил. Чтоб никого к нам не подсаживали. Видишь, поезд наполовину пустой. Ну двое суток, не то, что раньше, сейчас больше самолетом летают. Несколько часов и уже Крым. Если считать с дорогой от самого дома. Если.

Он замолчал. Шанелька подумала и кивнула.

— Ну что ты молчишь? Я бы тебе рассказал, еще тогда. Если бы ты не устроила сцену.

— Я виновата, значит? — изумилась Шанелька, складывая руки на коленях и откидываясь на спинку дивана.

— Нет. И я не виноват. Блин, да не смотри на меня, как Ленин на буржуазию! Ты будешь слушать или нет?

— А я не слушаю, что ли?

— Ты без интереса слушаешь. Как будто тебе все равно. Нелечка, солнце мое родное, я же тебя люблю. Раньше, чем ты, между прочим. Еще когда на трассе там хвостом крутила, в шортах своих.

— Я? Крутила? — праведно возмутилась Шанелька.

Поезд мерно постукивал, везя их дальше и дальше.

— Почему ты слышишь не главное, а? Почему цепляешься ко всякой ерунде? Я за эту неделю устал, как пес. Из-за твоей возлюбленной Крис. И зря ты пацана этого кинулась целовать. Если я вздумал бы ревновать тебя, то уж не к нему. А к подружке.

Шанелька открыла рот, собираясь снова возмутиться. И закрыла его. На бледном лице Димы резко выступали высокие скулы, под глазами легли темные тени. Конечно, это сумрачный свет делает его таким, но все равно видно — устал. А еще он сказал, что любит. И ревновать оказалось не к кому. Главное? Дима сказал свое главное. А она сама? Ведь думала об этом и перебирала номера телефона, пытаясь вспомнить. Именно, чтоб сказать главное.

— Я тебя люблю, — сказала. И замолчала снова, чтоб не жалеть о том, что просилось сказаться дальше. Я тебя люблю, а ты, вот какой ты, я из-за тебя, а ты подумал ли. И далее, далее.

— Можно я к тебе сяду? — Дима пересел, обнял ее рукой за напряженные плечи. И вздохнув, повалился головой на Шанелькины колени, тыкаясь носом в джинсу. Дергая ногами, скинул кроссовки и поджав ноги в носках, устроил их на диване.

Это было так, как там, под высокой крышей вокзала, когда совершенно правильно выпевали свои партии музыкальные инструменты, переплетаясь и создавая гармонию. Не хватало одной крошечной, чистой и важной ноты.

Шанелька вздохнула и положила ладонь на волосы Димы, чувствуя, как уходит ее внезапный испуг. Такие знакомые, чуть жесткие, с колючими кончиками. Родные совсем.

— Как хорошо… — он еще бормотал что-то, и она различала через мерный стук поезда их смешные нежности, которые не нужно знать никому, потому что это только их слова и словечки, для двоих, оказывается, они успели создать целый словарь, тайный, смешной.

— Что?

— Партия стеклянного треугольника, — повторила Шанелька, наклоняясь к Диминому лицу, — вот…

Через полчаса они с трудом оторвались друг от друга, смеясь, поправляли одежду и приглаживали волосы. А потом пили кофе, сидя на свежих простынях, Шанелька у самого окна, Дима, опираясь на подушку, положенную в другой стороне постели. На столике мелко тряслась початая бутылка с газировкой, точками в ней засвечивались пузырьки и гасли, когда наружный свет уплывал в близкое прошлое. Шанелька отхлебывала сладкий кофе, ставила чашку на расстеленную бумажную скатерку, бралась рукой за щиколотку Димы, пробегая по ней пальцами. И улыбалась своим касаниям. Повторяла про себя снова и снова: партия стеклянного треугольника.