Shanghai grand: forbidden love and international intrigue in a doomed world

Французская концессия, ставшая форпостом коллаборационистского режима Вишистской Франции, была официально передана правительству Ван Цзин-вэя. 2 августа 1943 года японский председатель муниципального совета передал управление Международным поселением мэру марионеточного муниципального правительства. Спустя столетие после создания западных анклавов на материковой части Китая странному институту экстерриториальности, позволявшему иностранцам безнаказанно совершать преступления на китайской земле по китайским законам, пришел конец. Однако новое правительство не могло претендовать на моральное превосходство: годом ранее президент Рузвельт упредил Ванга, объявив об отказе от всех американских привилегий в Китае. Несмотря на это, бессильный марионеточный режим в Нанкине официально объявил войну Соединенным Штатам.

Тем временем японцы, после десятилетий отстранения от власти, занимались переделкой Шанхая по своему образу и подобию. Часы по всему городу были переведены на токийское время. Немногие общественные памятники, которые шанхайцы успели возвести, были демонтированы, в том числе бронзовая статуя сэра Роберта Харта, основателя морской таможенной службы Китая, уроженца Ирландии , на Бунде.* Самая большая тюрьма в мире, Ward Road Gaol, названная в честь американского авантюриста, отбившегося от повстанцев Small Swords, была переименована в Tilanqiao, или "Мост бамбуковых корзин", в честь расположенной неподалеку достопримечательности. Авеню Эдуарда VII, которая когда-то была разделительной линией между Френчтауном и Международным поселением, была переименована в "Великую шанхайскую дорогу".

В первую неделю оккупации японский военно-морской офицер вошел в Шанхайский клуб, куда не допускались китайцы, но не японцы, и объявил членам клуба, что у них есть полчаса, чтобы закончить выпивку; последовала бешеная переписка. Затем японцы принялись за работу с ручными пилами, чтобы укоротить ножки бильярдного стола, наконец-то решив давнюю жалобу самых миниатюрных членов клуба.

В кабаре Paramount, одном из первых, где нанимали китайских хостесс, японский солдат вышел на середину танцпола и пригласил на танец популярную танцовщицу такси Чен Манли. Когда она отказалась, он застрелил ее на танцполе, заставив клиентов в ужасе выбежать за дверь. Это был явный сигнал о том, что танцевальные дни Шанхая подошли к концу.

Неоновые огни кабаре на Кровавой аллее - излюбленном месте отдыха американских моряков в увольнении - погасли, а ресторан Ciro's начал закрывать свои двери в неслыханный час 10:30. Оставшаяся ночная жизнь приобрела зловещий оттенок. Пустоши, как называли западные дороги, уже давно были беззаконием, но во время японской оккупации они стали по-настоящему опасными, это был мир, где ночь в городе означала возможность перестрелки или похищения. В баре Masquée господствовали нацисты, избивавшие тех, кто не присоединялся к ним в пьяных припевах "Песни Хорста Весселя". Некогда роскошные виллы британских и американских тайпанов были превращены в дворцы удовольствий и казино, патрулируемые охранниками с автоматами, где открыто продавались морфий и героин.

С началом дефицита военного времени на улицах Шанхая появились новые транспортные средства. Дизельные двухэтажки, которыми управляла транзитная компания сэра Виктора Сассуна, исчезли, а оставшиеся во Френчтауне автобусы были переоборудованы для работы на угле. Появились "однолошадные автомобили" - старые фливеры, запряженные одной лошадью, - а на месте бензоколонок появились велосипедные стоянки. Инфляция привела к тому, что одна виноградина стоила тридцать центов, поездка на рикше, которая никогда не превышала доллара, стала стоить пятнадцать, а пара туфель с подошвой из автомобильной резины стоила 900 долларов в китайской валюте. Люди пили арахисовый "кофе" с соевым молоком при свете десятиваттных лампочек.

В первые месяцы оккупации некоторые жители Шанхайланда надеялись, что смогут вести более или менее нормальную жизнь под властью своих новых хозяев. Многие из британских и союзных сотрудников муниципальной полиции и совета, которым было поручено следить за своевременной передачей услуг, продолжали появляться на работе, в некоторых случаях в течение нескольких месяцев после японского вторжения. В Сассун-Хаусе сотрудникам, которых японские морские пехотинцы застали за уничтожением документов, велели собраться в зале заседаний и сообщили, что они должны продолжать появляться на работе до дальнейшего уведомления.