Shanghai grand: forbidden love and international intrigue in a doomed world

Китайская элита стала смотреть на Японию как на незападную модель модернизации. Такие писатели, как Лу Сюнь, заклятый враг Цзау Синмая, и такие политики, как Сунь Ятсен и Чан Кай-ши, предпочли продолжить образование в Токио. Для китайцев это был резкий поворот в лучшую сторону. Японцы долгое время считались низшей расой, как в физическом, так и в культурном плане. До первого контакта с Китаем в пятом веке нашей эры в Японии не было собственной письменности, а основные системы верований - даосизм, буддизм и конфуцианство - были завезены с Корейского полуострова из Срединного царства.

Если Япония пришла к власти на своих собственных условиях, в то время как Китай переживал упадок и порабощение, то во многом благодаря тому, как каждая страна вела переговоры о контактах с внешним миром. Япония, как военная конфуцианская страна, ценившая воинское мастерство, была готова субсидировать новый класс промышленников, которые ускоряли модернизацию. Китай, гражданское конфуцианское государство, где доступ к власти достигался написанием стихов и сдачей экзаменов, предпочел подавить предприимчивость своего зарождающегося среднего класса.

Хотя Япония воспринимала Россию, Великобританию и США как своих долгосрочных противников, она с удовольствием использовала Китай в качестве удобной груши для битья. Во время Первой мировой войны, когда европейские державы увязли в окопах, Япония завладела немецкими концессиями вокруг порта Цинтао. В 1915 году Токио опубликовал печально известные карательные "Двадцать одно требование", которые, в случае их выполнения, превратили бы Китай в еще одну японскую колонию. Документ, напечатанный на бумаге с водяными знаками в виде линкоров и пулеметов, вызвал международное возмущение и массовые протесты в Китае. Японцы, осознав, что зашли слишком далеко и слишком быстро, временно умерили свои амбиции.

К 1931 году, когда сэр Виктор Сассун сделал Шанхай своей базой, Япония набрала достаточную военную мощь, чтобы предпринять попытку фактического вторжения. Взрыв на путях Южно-Маньчжурской железной дороги - тех самых путях, которые Япония захватила у императорской России, - был возложен на китайских диссидентов. Хотя на самом деле взрыв устроил лейтенант японской армии, и, по сообщениям, он был настолько слабым, что поезд смог пройти по тем же путям несколько минут спустя, Япония использовала "Маньчжурский инцидент" в качестве предлога для оккупации северо-восточного Китая. За шесть месяцев родина бывших правителей Цинского Китая превратилась в японскую колонию Маньчжоу-Го, поставляя сою, кукурузу и сорго для растущей, жаждущей ресурсов империи.

К тому времени, когда Микки Хан прибыл в Шанхай в 1935 году, Китай потерял более полумиллиона квадратных миль территории и тридцать два миллиона своих граждан в пользу Японии. К лету 1936 года, писал находившийся в Шанхае американский корреспондент Халлетт Абенд, "уже собрались все силы, которые подтолкнут Японию к нападению на эту страну и к попытке продвинуться на юг с господством в Азии в качестве ее конечной цели". Но Соединенные Штаты были настроены изоляционистски, и Абенд обнаружил, что его статьи о зверствах в Северном Китае ушли на последние страницы "Нью-Йорк Таймс".

Для мира, боровшегося с последствиями глобальной депрессии и ростом фашизма в Европе, махинации японцев в Китае могли быть лишь незначительным поводом для беспокойства. Даже жители Шанхайланда, уверенные в защите со стороны националистов и западных канонерских лодок, склонны были преуменьшать значение происходящего всего в 600 милях к северу.

"Не думаю, что в то время я задумывалась о "Маньчжурском инциденте", - пишет Микки Хан, вспоминая свое отношение к нему после прибытия в Шанхай, - потому что я уверена, что никогда о нем не слышала".

С тех пор сэр Виктор Сассун много рассказывал ей о неудачном вторжении японского флота в Шанхай в первые месяцы 1932 года, когда отель "Cathay" сотрясался на своем бетонном плоту от силы взрывов на "Whangpoo". И она не могла не заметить постоянно увеличивающееся число японских гражданских лиц в

 

город. К моменту ее прибытия в городе насчитывалось 30 000 человек, что вдвое превышало совокупное британское, американское и французское население Шанхая. По мере роста численности японцев росли и их требования. Они требовали дополнительных мест в муниципальном совете и настаивали на том, чтобы улицы Хонгкью патрулировала обученная в Токио полиция.

Когда Микки только приехала в Китай, она считала японское присутствие признаком привлекательного космополитизма и частью того, что делает Шанхай интересным местом для жизни. Однако становилось ясно, что имперские амбиции Японии включали в себя превращение Китая в колонию. Некоторые считали, что они хотят править всей Азией. На данный момент безопасность Международного поселения зависела от существования в Нанкине работоспособного, хотя и печально известного коррумпированного военного правительства.