Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Мы подошли к воротам кумирни, посвящённой Бесхвостому Лису, яньскому покровителю государственных экзаменов, и администратор Ли предложил зайти. Это было несколько странно, потому что ни я, ни он не питали приязни к подобным местам, но, поглощённый беседой, я согласился. Внутренний дворик такой кумирни — это всегда затейливый лабиринт, образованный огромным числом перегородок. Студенты верят, что попасть к Лису можно только окольным путём, и, чтобы ни разу не оказаться в тупике, на удачу кладут в туфли по монете. Помню, как мои сверстники перед сдачей выспрашивали друг у друга схему нашего, дуншаньского лабиринта, но всё впустую: в период больших экзаменаций служители кумирен переставляют перегородки трижды на дню.

Мы двигались по узкому коридору и беседовали вполголоса. Мимо то и дело проходили люди — молодёжь и старики — в одеждах книжников, своей суетой и досадой выдавая расположение тупиков.

— Если убийца не погиб, где нам его искать? Куда он отправился, после того как обманул стражу?

— Это два отдельных вопроса, — произнёс администратор Ли. — На который вы хотите получить ответ: «Где искать?» или «Куда отправился?»?

Мы круто завернули за перегородку и пошли словно в обратном направлении.

— Давайте будем последовательны в хронологии событий.

— Полагаю, он вернулся в Ю. Чтобы написать на себя донос и передать костыли.

Ещё один резкий поворот — и нашему взору предстала квадратная площадка, в середине которой на каменном постаменте под навесом стоял, улыбаясь, Бесхвостый Лис — пузатый каменный истукан с огромным мешком в левой руке и охапкой бумаги в правой. В мешок полагается опускать монетки, а между бумаг — вкладывать собственные прошения в «небесную канцелярию». У постамента кучка коленопреклонённых просителей всех возрастов била поклоны и гудела: «Феникс, ловись! Феникс, ловись!» Странствующий администратор окинул их взглядом и к моему изумлению достал из-под пятки медяк, а из рукава — тугой маленький свиток, перетянутый синей тесёмкой. Он прошествовал к идолу, что-то пробормотал и, кое-как пристроив своё послание, с поклоном отошёл.

— Теперь, если не возражаете, пойдём к выходу.

Некоторое время я молчал. Администратор Ли был одним из немногих рационалистов, чуждых той массе суеверий, которая плотно облепила горную страну и против которой в своё время столь решительно высказывался мой отец. Раз или два я видел его в библиотеке при храме Долгого Учения, но и представить себе не мог приносящим жертву кому-нибудь из многочисленных божков и гениев, которых люди успели наплодить на каждый чих.

— Я, пожалуй, не возьму вас сегодня вечером с собой, — сказал Ли немного насмешливо, когда мы вновь оказались на улице. — Хотя крепкий спутник мне бы не помешал.

— А куда вы собрались?

— К шаману.

Мы помолчали ещё немного. Наконец я поймал вечно ускользающую мысль и спросил:

— Но если он приходил к ямыню, почему судья Цао, имея описание, не задержал его?

Я знал ответ, но мне хотелось услышать от Ли подтверждение своих мыслей и, возможно, зацепку, которая помогла бы мне задать новый вопрос.

— От такого описания толку мало. Понимает это и Цао. В самом деле, что́ вы запомните, увидев хромого заросшего бродягу с повязкой на глазу? А если учесть, что хромота ненастоящая, борода накладная, а повязка лежит в помойке вместе со вчерашними лохмотьями, окажется, что вы не знаете о нём ничего. И уж, конечно, не приметили вот этого.

Он подал мне туго скатанный свиток, перевязанный тесьмой, точь-в-точь как давешний. Я развернул его и увидел лицо человека, нарисованное углём. Какие-то черты были проведены твёрдо и чётко, другие лёгким касанием — автор, вероятно, не был в них уверен. Так, линия подбородка была едва намечена, зато выделялись высокие скулы, узкий правый глаз с широким зрачком, плавающим в море белка (такие глаза иногда называют «змеиными»), и чуть перекошенный нос. Рядом мелким почерком шли приписки об иных приметах: сложении, осанке, походке и прочем.

— Откуда у вас это? — спросил я.

— Бесхвостый Лис поделился. Гильдия нищих никогда не стала бы сотрудничать с властями, но для себя составила весьма подробный портрет.

Это ясно. Чужак посягнул на их территорию. Впрочем, судя по приписке к портрету, подопечные косоглазого Жаожана не заметили в нём чего-то уж очень подозрительного — вёл он себя так, как и подобает выскочке-гастролёру: пытался просить подаяние у молелен и на рынке, но отовсюду его гнала гильдейская рвань, не желающая уступать насиженных мест неизвестно кому. В итоге мошенника бранью и затрещинами вытеснили на окраину, а его побег из города был, разумеется, воспринят как позорная безоговорочная капитуляция.

Администратор Ли рассуждал, стараясь не плодить в деле новых гипотетических фигурантов. Мне до сих пор кажется, что он ошибался: скорее всего, преступник действовал не один, и тот, кто собственно убил Пэк Ханыля, наверное, в ту же ночь ушёл на другую часть Юцзюэшаня, а то и вовсе покинул гору. Но даже не столь важно, кто именно принёс в ямынь донос и костыли, — нетрудно понять, почему судья Цао так легко во всё поверил.