Впрочем, я иногда путаюсь в ее страхах и предпочтениях. Ведь на самом деле изо всей этой чепухи меня волнует только один пункт, где прописан я. Остальное может легко тасоваться туда-сюда и даже вовсе исчезать из списка.
Но меня эта девочка любит.
Позвонил завкафедрой Нине. Соврал про обгоревшее тело, попросил еще один день.
Забрался в постель и тронул губами бедро Ли Мэй.
Прижался, вдохнув ее запах.
Ощутил знакомое податливое движение.
Увидел поворот головы, сонные еще, но ищущие губы…
…Ли Мэй прогуляла занятия до обеда.
Про Инну я вспомнил только к вечеру, когда вернулась с учебы Ли Мэй.
«Надеюсь, – подумал без раскаяния, с легким сердцем, – такси ей в гостинице вызвали, на регистрацию не опоздала и сейчас уже летит где-нибудь над Уралом».
Лежа на спине, я расслабленно курил, пытаясь выпускать дым колечками, и наблюдал за Ли Мэй. Забравшись с ногами на кровать – прямо рядом со мной виднелась ее маленькая пятка, манившая пощекотать ее или же поцеловать, – Ли Мэй рылась в рюкзаке. Сердито пыхтя, перевернула его, вывалив на простыню кипу книг, тетрадок, блокнотов, еженедельников, пару пеналов и целую россыпь ручек и карандашей.
– Вот она!
Вытащила нужную тетрадь.
– Мне надо на завтра написать кое-что из домашнего задания. Подождешь?
– Ты об этом спрашиваешь меня, лаоши? – удивился я. – Да для нас это святое… Конечно, делай.
Из любопытства взялся за один из блокнотов.
– Зачем тебе столько? – успел спросить, прежде чем она встрепенулась и выхватила книжечку из моих рук.
– Не смотри. Тут – секрет.
Любопытство мое лишь разгорелось.
– Ну-ка, дай… – я затушил сигарету и по-крокодильи заворочался на кровати. – Какие у тебя могут быть от меня секреты…
Пару минут мы боролись, катаясь по кровати. Она то прятала блокнот за спину, то отводила руку с ним в сторону.
– Нет! Нет! Нет! – смеясь, отталкивала меня свободной рукой и ногами. – Ни за что!
В конце концов я уступил.
– Ну, хорошо. Как мы, русские, говорим: солдат ребенка не обидит. Но тогда покажи сама.
– Ты будешь смеяться надо мной.
– С чего ты взяла?
– Ты же писатель.
– Непризнанный.
– Это дело времени. Ты молодой.
– Мне тридцать восемь, если ты забыла.
– Я об этом всегда забываю. Нашему преподавателю политики – тридцать пять, но он старик в сравнении с тобой.
Я повалился на спину и довольно ухмыльнулся.
Ли Мэй не преминула отметить:
– Тебе нужно быть осторожным. Ты любишь лесть.
– Значит, ты льстила мне… О, Дездемона, молилась ли ты на ночь? – сказал я голосом оскорбленного мавра и сдвинул брови.
– Я говорила правду. Потому что так думаю. Но другие могут тебя обмануть.
Не так-то легко это сделать теперь, подумал я, вспомнив наше «воркованье» с Инной.
– Мне плевать на других. Мне важна только ты.
Мы поцеловались.
– Ну что там у тебя, в блокноте?
Она помялась.
– Только не смейся.
– Не буду.
– Ну, хорошо. И не вздумай хотя бы кому-нибудь рассказать.
– Обещаю.
Неожиданно для себя самого я изобразил нечто похожее на пионерский салют.
Она удивилась. Подумав немного, протянула мне блокнот.
– Ты все равно не поймешь. Тут же по-китайски. Но я пишу роман.
Я приподнялся на локте. Потом и вовсе сел, пораженный.
– Ты? Роман?! О чем?
Принялся листать страницы, испещренные крохотными, неразличимыми для меня иероглифами – каждая из них кишела ими.
– Ну, это ерунда, на самом деле. О школе, о подругах. Их пять человек. Но есть главная… О любви тоже… – сумбурно пояснила она.
– И ты пишешь не на компьютере даже, а в тетрадке? – поразился я.
Рассмеялась.
– Конечно, на компьютере. В каком веке мы живем? У нас сайт есть, бывших одноклассников. Там уже разместила много частей. Но на занятиях иногда скучно, а компьютера нет. Тогда я пишу от руки, а потом набираю и посылаю на сайт.
– Почитай мне!
Уселся поудобнее, возвращая блокнот.
– Нет, и не проси. Во-первых, там одна ерунда, а во-вторых… А во-вторых, у меня куча домашних заданий!
Скрестив ноги по-турецки, она склонилась над бумагами, спрятав глаза за челкой.
Я смотрел, как порхал в ее пальцах карандаш – она ловко вращала его, прерываясь на запись или чтобы погрызть ластик на кончике.
А в голове крутилось:
…Ли Мэй прожила у меня три дня.