Шанс 2.0

Вернувшись, я окунулась в необыкновенный запах типографской краски, такой который бывает только у новых книг и неожиданно поняла, что мне не поможет односторонняя переписка с горем. Нужно что-то более мощное. Такой внутренний подъем, бум. Может быть… диалог. Но… диалог с горем. Это что-то радикальное. Каким образом он возможен? И в этот самый момент я почувствовала возможную реальность ведения такого диалога. Что я хочу от этого диалога? Заглянуть внутрь себя и найти ответ на вопрос: как мне жить дальше, после смерти Алана? На что ориентироваться в себе? На старые ценности или создавать для себя новые? Я поняла, что теперь готова к такому диалогу, готова встретиться сама с собой и с взглядом со стороны на мою ситуацию. Ведь будущее любого человека не гарантировано от крутых поворотов. Кто же может воплотиться в образе горя? Почему-то мужские образы даже не возникли в моем воображении. Перед глазами возникла «Весна» Сандро Боттичелли. Нет, слишком романтично. Один за другим сменялись портреты Адели Блох Бауэр – любимой модели Гюстава Климта. Тоже не то. В них так много женского эротизма. Мне нужен женственный, естественный и очаровательный образ. Мягкий. Манящий. Внезапно я почувствовала: Жанна Самари. Вот чей образ я хочу видеть. Ее образ. Такой, как на ее портрете кисти Огюста Ренуара. Не на парадном портрете – в полный рост, который находится в Эрмитаже в Санкт-Петербурге, а как на портрете из музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, на Волхонке, в Москве. На фоне нежно – розового цвета, улыбающаяся прелестная молодая женщина в платье, отливающем разными оттенками зеленого цвета с обнаженными руками цвета ванильного мороженого, растрепанными волосами, сияющими глазами. Сама – жизнь, радость и легкость. И я понимаю, что только контакт с воображаемым источником оптимизма и счастья дает мне возможность пойти навстречу его теплу.

Внезапно передо мной материализовалась Жанна Самари. Живая. Она сидела в большом кресле возле меня и улыбалась точь-в-точь как на знаменитой картине Огюста Ренуара. Жанна была в знакомом платье с портрета переливающегося разными тонами изумрудного цвета, с левой стороны его была приколота яркая роза с шипами, она казалось только что срезанной. Сквозь окно проникал солнечный свет, заливая всю комнату и Жанну, такую ослепительную и воздушную. И живую.

Что это со мною? Игры воображения?

– Ну, вот и я, – внезапно медленно произнесла Жанна.

– Она говорит на русском языке! – пронеслось у меня в голове. Это явь?

А Жанна продолжала, как ни в чем не бывало,

– Здравствуй, Ника. Ты права – это явь. Я так рада возможности пообщаться с тобой, возможно гораздо больше, чем ты. Это ведь – уникальный случай. Сама удивляюсь как такое возможно. Я оказалась путешественницей, если это можно так назвать. Причем, в страну, где никогда не была и свободно говорю на незнакомом мне языке. У меня нет никаких страхов. И в этом и в том мире нет предела для необычных явлений. Но оказаться в мире живых, поверь мне, это – счастье, о котором даже помыслить страшно. Ты не удивляйся. А прими мой визит, как подарок от Вселенной. Подарок не только тебе, но и мне. Значит, так нужно. Ты, самое главное, не очень обдумывай, что хочешь сказать мне. Я ведь уже знаю твою историю. Трагическую. Смерть сына. Алана. Не надо щадить меня: заниматься подбором слов. Говори мне от сердца, все, что хочешь. Я – твой заинтересованный собеседник. Пусть твои мысли льются непрерывным потоком. Ты поймешь, почему мы встретились, когда я расскажу тебе о себе. Говори, что считаешь нужным и столько времени, сколько потребуется. Я – женщина, актриса. Живу эмоциями. Я люблю поговорить, помечтать, – голос Жанны стал нежным, а во взгляде проявилась томность. Знаешь, у меня никогда не было такой роли, как сегодня, – продолжила Жанна. Роль горя. При этом без текста. Все по ситуации. Естественный диалог. Это так захватывающе интересно. Хотя в моей жизни горе было. Более того, я даже не могу вспомнить ни одного автора, написавшего пьесу с ролью горя для театральной актрисы. При этом, чтобы две стороны прониклись одним ощущением, глубоким пониманием проблемы. И горе разделило бы горе женщины, потерявшей взрослого сына. Потому что именно горе и понимает всю его глубину трагедии как никто другой. И не прячется за словами, ничего не выражающими, склоненными позами и вздохами. Оно смотрит вглубь. Я понимаю насколько эта трудная роль для игры на сцене. Надо передать и накал эмоций, и переживания, и сострадание. Но знаешь, мы еще не начали разговор, а я уже все эти эмоции ощущаю. Надо же, как мне это все вновь, ощущать все эмоции как актриса, но – Жанна сделала паузу, набираясь сил для продолжения, – не как женщина! – закончила она фразу. – Надо же я говорю на русском языке! И даже думаю на русском языке, хотя я никогда его не изучала. Чудеса наяву!

Нас разделял небольшой столик, инкрустированный разными породами дерева. Через секунду я оказалась возле Жанны.