– Если бы только суд! – вспыхнул Игнатьев. – Нас реально могут закрыть. Вряд ли тебе понравилось ночевать в обезьяннике. Думаешь, легко было достать вас оттуда? А Мамонов и не такое может устроить…
Игнатьев явно собирался перечислять все грозящие им беды, но Ева не дала закончить:
– Я. Три. Месяца. Землю. Носом. Рыла, – девушка чеканила каждое слово, в глазах ее полыхал опасный огонь. – По крупице находила информацию. Столько раз меня еще не отфутболивали. Мой телефон прослушивали. Когда мы с Максом хотели подплыть к месту разлива кислоты, ни один человек не согласился дать лодку в аренду, настолько они напуганы. Служба безопасности этого сраного завода ходила за нами по пятам. И когда я пыталась вывезти пробы воды из Ясельды, снова чуть не оказалась в камере. Проверяющие, лаборатории, МЧС – все повязаны с гребаной лакокраской. А вы, значит, отказываетесь публиковать?!
Дождь захлестал по стеклу с удвоенной силой, словно присоединяясь к возмущению Евы. Игнатьев встал, медленно отошел к окну, а затем развернулся к девушке:
– Ты, конечно, крутой журналист, но до хера несдержанная. Могла бы и дослушать. Да, мы опубликуем. Но будь готова к тому, что каждую строчку сто раз проверят. Не дай Мамонову лишнего повода.
– Да, я понимаю и смогу ответить за каждое слово.
– Не волнуйся, отвечать ты будешь не одна. Иначе зачем я нанимал армию юристов? – На лице Валеры показалась знакомая ободряющая улыбка. – Знаешь, я рад, что ты возвращаешься. Первый по-настоящему твой текст за полгода. Хотя уже предчувствую, как он аукнется мне болью в пятой точке.
– Я тоже рада, что возвращаюсь. – Девушка невесело усмехнулась. – Жаль, что ваша пятая точка пострадает.
– Ну, я как-нибудь справлюсь. Ева, я хотел спросить… – Валера осекся, увидев ее настороженный взгляд.
Ева сразу поняла, какой вопрос остался неозвученным, но отвечать на него не стала. Уже выходя из кабинета, она обернулась:
– Вы не представляете, что я увидела. Километры мертвой, отравленной земли. Ржавая коричневая пустыня. Все умерло… И это уже не исправить.
Знакомый кабинет с двумя мягкими креслами, обитыми велюровой тканью винного цвета, огромным книжным стеллажом и ироничным портретом Фрейда в розовой гамме, как всегда, успокаивал Еву. Напротив с хитроватым внимательным прищуром сидел Вадим Андриевский, сегодня почему-то нарядившийся в торжественную белоснежную рубашку.
– Я перестала спать после этой командировки. Ничего не помогает: ни ромашка на ночь, ни блэкаут-шторы, ни выключенные гаджеты за час до сна…
– Ночью, когда ты не можешь заснуть, чего больше – тревоги или эмоционального возбуждения?
– Тревоги. Даже страха. Я представляю, что мой телефон до сих пор прослушивают или что в любой момент в дверь могут постучать… Пытаюсь расслабиться, дышать глубоко, понимаю, что я дома и в безопасности, но страх не уходит.
– Да, я вижу… Но за те, считай, четыре года, что я тебя знаю, это далеко не первое опасное задание: вакцина VFC, преследования мигрантов, коррупционные скандалы… Как думаешь, почему страх догнал тебя только сейчас?
– Не могу понять. Я ведь всегда была такой смелой и даже безрассудной временами… – Ева закусила губу и резко отвернулась с почти детской обидой, будто злясь на свою только что открывшуюся уязвимость.
– Да, я знаю. Ты очень смелая. Но последнее время мы много говорим о тревоге. В какой момент это началось?
– Ну, не знаю, последние полгода или… – Лицо девушки резко поменяло выражение. – Все началось, когда я вернулась из Сан-Франциско.
– Что-то там так сильно напугало тебя?
– Ты же знаешь, я не могу об этом говорить. Возможно, для твоей же безопасности.
– Знаю, знаю, те самые «мутные делишки» Осадчего.
– Вадим, я бы не иронизировала на твоем месте. Речь не о просроченных налогах или превышении скорости, а о незаконном бизнесе. Он преступник!
– Ты боишься его?
– Знаешь, когда я сидела в камере, в этом чертовом поселке, хрен знает где, на железной кровати, с включенным всю ночь светом, без еды и воды, готовая разреветься от бессилия, в четыре утра раздался шум, и кто-то шел по коридору, гремя связкой ключей. Так вот, на один безумный миг я подумала, что это Никита. Знаешь, что хуже всего? Я не понимала: он пришел, чтобы помочь, и вот-вот раздастся униженный, заискивающий голос сержанта Тура: «Господин Осадчий, просим прощения, произошла ужасная ошибка!» – или чтобы оставить меня здесь навечно – отомстить за то, что узнала его тайну…
Ева обхватила руками колени, уронила голову и тихонько затряслась от нахлынувших слез.
– Ты не против, если я сяду рядом? – Вадим медленно придвинул кресло и аккуратным жестом, по-отечески, положил ладонь на вздрагивающие плечи.
Несколько минут они так и сидели. Наконец рыдания стали стихать, Ева подняла раскрасневшееся лицо и, не глядя на Вадима, тихо произнесла в пустоту:
– Самое горькое – я все еще люблю его. Что же мне делать?..
Глава 32
– Через месяц ты наиграешься во взрослую жизнь и вернешься, на что поспорим?
– Отвали.
– Нет, серьезно, ты даже завтрак себе не можешь сделать. Думаешь, кто-то за тебя будет готовить пашот?