Шанс милосердия

Стюард, явно затаивший обиду на то, что самые уважаемые пассажиры не нуждаются в его услугах, всё-таки засеменил впереди и, распахнув дверь каюты в самом конце коридора, замер в поклоне, до последнего момента не теряя слабую надежду на чаевые.

– Проходи, Флора. Проходи, девочка, – продолжал торопить её Нимруд, жестом приказывая стюарду убираться. – Моя дверь налево, твоя – направо, а прямо – в душ. Я часочек отдохну, а ты пока посмотри новые наряды и смой с себя пыль Катушшаша. Там благовония всякие приготовлены. В общем, ни в чём себе не отказывай. – Он мерзко хихикнул, скрылся за своей дверью и, судя по звуку, сразу же повалился на лежанку.

Больше всего она боялась, что в итоге они окажутся в одном помещении с этим прилипчивым старикашкой, и сейчас испытала несказанное облегчение, оказавшись в отдельном тесном боксе, где есть откидная полка, мягкий табурет, обитый малиновым бархатом и намертво привинченный к полу. А ещё здесь был столик у овального окна, за которым торчала одна из шести причальных мачт. Но в окно смотреть было некогда. Всё её внимание привлекли наряды, аккуратно разложенные на спальней полке, а вдоль стеночки выстроилась шеренга туфель, сапожек и сандалий – не меньше дюжины пар. Но первыми в глаза бросились длинное чёрное шёлковое платье и широкополая шляпа того же цвета с вуалью. Всё правильно. Вдове героя следует присутствовать на церемонии в трауре. Только непонятно, почему у платья с такой глубокий вырез и такой длинный разрез. Здесь же было несколько комплектов кружевного нижнего белья, прозрачная ночная накидка и дюжина пар новомодных растягивающихся чулок, красоваться в которых могли позволить себе только богатенькие столичные красотки. Торговцы привозили их и в Катушшаш, но за такую роскошь надо было отдать половину среднего месячного жалованья рядовой труженицы. Флоре было стыдно признаться в этом даже себе самой, но ей непреодолимо захотелось увидеть себя во всём этом великолепии. И в этот момент пол под ногами качнулся, а причальная мачта в окне поползла вниз. Всё…

Полёт в неизвестность, сулящий новые испытания, начался с приступа страха. Шутка ли – впервые в жизни оторваться от земли. Она уселась на лежанку, обеими руками схватившись за край стола, с ужасом наблюдая, как вершина причальной мачты теряется из виду. Ещё хуже было от того, что на борту этого чуда техники, кроме неё, находятся десятки людей, и наверняка никто из них не испытывает такого страха. А ещё собиралась пожертвовать собой!.. Отдать жизнь за слово правды… Нет, не годится в герои бывший доцент Флора Озирис. В старшие лекторы-делопроизводители годится, а в герои – нет. Для всего годится слабая женщина в этом мире, только не в герои…

Постепенно, когда дирижабль поднялся к облакам, качка улеглась, и она почувствовала себя немного лучше. Страх не исчез, но постепенно она заставила себя противостоять ему. В конце концов, полёт – это нормально. Это не тирания. Это не произвол. Это не жестокость. Это не глупость. Это не то, чего стоит бояться. Первый аэроплан поднялся в небо незадолго до её рождения, а теперь тысячи людей ежедневно преодолевают расстояния по воздуху и даже воюют в небе. Если не преодолеть хотя бы этот страх, о том, чтобы совершить что-либо действительно значимое, не стоит и мечтать. Она решительно поднялась, заглянула в окно, где в туманной дымке таял горизонт, и начала стягивать с себя платье. Раздевшись донага, осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что в тамбуре никого нет, нырнула в душевую кабинку. Если страх не уходит сам, то его следует смыть. Здесь хотя бы нет иллюминатора, и можно представить себе, что находишься на твёрдой земле, что нет никакого риска свалиться вместе со всей этой грандиозной конструкцией с невообразимой высоты. Зато здесь было зеркало во всю стенку. Прежде чем включить воду, она внимательно рассмотрела своё тело и даже несколько удивилась, насколько хорошо ей удалось сохраниться. Грудь не обвисла, кожа, хоть и бледновата, но остаётся упругой, талия как у юной девушки, и только сеточка мелких морщинок у глаз и краешков губ выдаёт возраст. А что… Жизнь до последнего времени была хоть и непростой, но относительно спокойной, и никаких излишеств она себе позволить не могла. Почему только никто раньше не рисковал к ней подступиться? А может, она просто не замечала знаков внимания со стороны коллег. Больше-то ни с кем и не случалось общаться все эти годы. Кроме студентов, но они не в счёт…