Шанс на счастье

— Так! Стоп! Что здесь происходит?! — вскинулась девушка, ей по всей видимости надоело изображать предмет интерьера. — Какие проблемы у тебя могли быть? Почему мы… — она многозначительно кивнула в мою сторону, затем почему-то осеклась, но в секунду собралась и дальше продолжила тираду: — Ничего не знали о каких-то там проблемах… И вообще! Почему ты не в больнице? Ник, ты ведь после операции…

— Ника! — рыкнул Яр, явно раздосадованный поведением жены.

— Нет, я хочу знать! — не унималась девушка, она вошла в то состояние, когда нормы приличия переставали действовать — она волновалась. Тут уж не знаю, то ли беспокойство за друга, то ли сама ситуация, в которую им пришлось погрузиться и решать чужие проблемы, но что-то явно сильно тревожило ее. — Вы оба! Сейчас же признаетесь, что на самом деле происходит! Или я… Я…

Ника не озвучила угрозы, но этого и не понадобилось.

Никита изменился в лице: он вдруг улыбнулся той открытой и по-детски непринужденной улыбкой, которую я помнила, которая не сходила с его лица, когда мы жили в Липецке. Казалось, он вернулся, но… Я быстро поняла, что эта улыбка предназначалась не мне, а девушке, сидящей напротив и заходившейся от смеси гнева и волнения.

Наверное, мне бы он не стал ничего объяснять, но вот Ника все же выудила признание.

Никита вел рассказ монотонно и буднично, словно его совершенно не трогала ни сама перестрелка, ни те последствия, которые она принесла с собой. В том, как он это видел, было много благородства: Бахчев оставался собой — ни единого обличающего слова в мою сторону, ни единого едкого замечания. Ник не судил, но я сама…

Я думала, что помнила многое из произошедшего, но как оказалось это не совсем так, или, скорее, совсем не так. Теперь, когда Никита ровным голосом и довольно сухо перечислял события того дня, образы начали всплывать в памяти ярче, чем прежде, они вспыхивали, угасали, вновь возникали перед глазами, наполнялись более мелкими деталями, окрашивались эмоциями и только затем складывались в единую картину, которая ужасала, с каждым следующим осознанием.

Ник не рассказал как я стенала, а затем истерила и бросалась на него, когда поняла, что Игорь умирает. Море крови — вот что я хорошо запомнила. Она была повсюду: на мне, на траве, на светлой футболке Ника. Приторный солоноватый запах преследовал меня на протяжении всех этих страшных дней, но все остальное память стерла. Даже сейчас, слушая Ника, я словно пребывала в какой-то сюрреалистичной вселенной. Будто все, что он говорил происходило не со мной.

Но память штука коварная, достаточно одного небольшого толчка и водопад хлынет, снося все те защиты, которые пыталась выстроить психика.

Глупая, я наивно полагала, что те обрывки, которые впечатались в мою память были самыми важными и яркими. Ведь обычно именно так и происходит — самое яркое остается в нашей памяти, когда остальное, ненужное, стирается?

Нет… Это не так! Во всяком случае не со мной!

Боль резкая и нестерпимо жгучая, словно стрела, воткнулась куда-то под ребра и теперь пульсировала будто внедряла яд в мою кровь. Я четко увидела перед собой лицо Ника, в тот момент, когда выливала на него все то зло, что успела накопить в душе.

Когда Игорь лежа на траве захлебывался собственной кровью и тянул ко мне руки в безмолвной попытке позвать на помощь, а я увидела Ника с пистолетом в руке, что-то в моей голове щелкнуло и замкнуло. Мне почему-то показалось, что именно Ник был причиной всех моих бед… Я говорила, кричала, била его кулаками в грудь, а он с непроницаемой маской на лице просто стоял и смотрел на меня своими огромными карими глазами, в которых с каждым моим следующим словом угасало то пламя, которое я видела в них раньше.

Его взгляд постепенно становился пустым и безразличным, точно таким, каким я увидела его сегодня.

Только сейчас я наконец осознала всю горечь произошедшего — я потеряла его!

Медленно встав из-за стола и, слегка пошатываясь под невообразимой тяжестью осознаний, я медленно побрела в дом. Никто, казалось, не заметил этого, во всяком случае никто из присутствовавших на веранде не попытался меня остановить.

Как я преодолела расстояние от террасы до комнаты, в которую меня поселили не помню. Осозналась лишь в тот момент, когда передо мной на кровати лежал огромный чемодан, который в Липецке собирала Ника (ведь я что тогда, что сейчас не совсем понимала что вокруг меня творится и пребывала в какой-то прострации), и который я так полностью и не разобрала.

Чья-то рука тормошила меня за предплечье, а затем и вовсе, как безвольную куклу развернула и прижала к твердой мужской груди. Я чувствовала его запах свежий, манящий и такой родной, слышала, как гулко бьется его сердце, но где-то в глубине души понимала, что Ник пришел попрощаться и только поэтому не решалась поднять глаза и встретиться взглядом с его укоряющим взглядом. Боялась, что момент расставания наступит слишком скоро.