Вечером сияли звезды и было почти тепло. На буровой работала вторая смена. Мы с Джин пошли туда, болтая о пустяках, всячески избегая разговоров на личные темы. Наконец после короткого молчания я не выдержал и спросил:
— Вам не понравилось в Ванкувере?
— Трудно сказать. — Она пожала плечами. — Вроде и развлечений хватало: танцы, яхта и прочая чушь. Только вот не впрок пошло. Видимо, я отвыкла отдыхать по-настоящему.
— Поэтому и вернулись в Каним-Лейк?
— Скорее потому, что это единственное место, которое я могу назвать домом. Кроме того… — Она умолкла и несколько минут угрюмо брела за мной. — Слушайте, Брюс, вам обязательно надо было давать Питеру такую пощечину?
— Иначе я не смог бы поднять сюда буровую.
Мы подошли к вышке и стали смотреть, как бур дюйм за дюймом уходит в почву.
— Сколько вы проходите в час? — спросил я Билла Мэнниона, стоявшего рядом с бригадиром смены.
— Восемь футов.
— Значит, до нефти мы доберемся не раньше, чем через месяц?
— Если удастся сохранить нынешние темпы, то да.
Мы пробыли у вышки до конца смены. Лавочка закрывалась в полночь, а уже четыре часа спустя начинался новый рабочий день. Караул несли мы с Боем: ночь он, ночь я. Мозес был при нас в качестве сторожевого пса.
Вскоре мы привыкли к такому порядку. Июнь уступил место июлю, и с каждым днем наша скважина углублялась почти на двести футов. За все время мы еще ни разу не слышали о Треведьене.
Работы на дамбе шли круглые сутки. Однажды ночью мы съездили посмотреть, как там дела. В том месте, где участок Кэмпбела граничил с землей Треведьена, теперь стояло заграждение из колючей проволоки, а у подъемника и на дамбе околачивались вооруженные часовые с собаками. Все было тихо и спокойно, однако меня ни на минуту не оставляло мрачное предчувствие надвигающейся беды. Скорее всего Треведьен просто ждет удобного случая, чтобы подложить нам свинью. Джин тоже понимала это: нередко я замечал, как она подолгу неподвижно стоит, с тревогой глядя в сторону плотины.
И вот гром грянул. Произошло это четвертого июля. Утром Бой повез в Калгари образцы пород. Погода выдалась мерзкая, и, когда я заступал на свою ночную вахту, дождь то и дело сменялся мокрым снегом.
Мозес никак не желал сидеть спокойно. Временами мне удавалось заставить пса лечь, но он тут же вскакивал и тревожно прислушивался, покачивая хвостом. Около половины третьего утра я выглянул из сторожки. Снег валил вовсю. Когда я закрывал дверь, Мозес встрепенулся и, тихонько зарычав, подскочил к порогу. Мгновение спустя он уже был на улице, и тут вдруг высоко в небо взметнулись столбы огня. Меня окатило волной горячего воздуха, и в тот же миг послышался грохот двух мощных взрывов.
В отблесках пламени я заметил бесформенный силуэт убегавшего человека, за которым огромными прыжками несся Мозес. Когда собака уже готова была броситься ему на спину, человек внезапно развернулся, и я увидел, как сверкнули две короткие вспышки. Выстрелов слышно не было — они потонули в реве огня, окружавшего меня со всех сторон. Мозес на мгновение замер, потом завертелся волчком на месте и наконец тяжело упал на снег.
Я вырвал из-за пояса «люгер» и открыл беспорядочную пальбу по удалявшейся фигуре, но через несколько секунд силуэт диверсанта скрылся в плотной белой пелене. Я видел только раскаленные докрасна искореженные остовы двух бензовозов, потом и их поглотила мокрая мгла.
Сбежав с платформы буровой, я увидел внизу Мозеса. Пес тащился в мою сторону на трех лапах и тихонько повизгивал от боли.
Я быстро обошел уцелевшие грузовики, убедился, что опасность миновала, и поспешил к ранчо.
Здесь уже все проснулись. Я передал на попечение Джин Мозеса и, пряча глаза, признался Гарри, что не уберег две машины. Гарри терпеливо выслушал меня и, ни слова не говоря, отправился на площадку. Я понуро поплелся следом.
— Могло быть и хуже, — сказал он, осмотрев место происшествия. — Мы дошли до четырех тысяч футов. К счастью, бензобак на буровой вчера залили под завязку, значит, еще пару сотен футов пройдем. При благоприятном стечении обстоятельств понадобится не больше тысячи галлонов топлива. — Все это Гарри произнес на удивление спокойно. Казалось, он разговаривает сам с собой. — Слушай, Брюс, как бы нам протащить сюда горючее?
— По тропе индейцев. Другого пути нет.
— Гм… Если навьючивать по двадцать галлонов на лошадь, понадобится целый табун. Где ты собираешься доставать полсотни кляч? И на какие деньги? Я-то, считай, почти банкрот.
Я угрюмо молчал. Вскоре подошли рабочие утренней смены и сбились в кучу, вполголоса обсуждая случившееся. Гарри остался с ними, а я вернулся на ранчо.
— Как Мозес? — спросил я Джин.
— Все будет хорошо, — ответила она, подавая мне кружку с чаем. — Выпейте.
Я повалился в кресло, проглотил чай, потом заставил себя подняться и, собрав кое-что из своих вещей, побрел на конюшню. Джин догнала меня, когда я уже садился в седло.
— Куда вы? — спросила она.
— Хочу связаться с Джонни. Может, он согласится привезти нам топлива.
— Я с вами.
— Это еще зачем?
— Так надо. Одного я вас не пущу.