Шанс на жизнь. Как современная медицина спасает еще не рожденных и новорожденных

Рабочие жаловались, мол, невозможно каждый раз при входе в отделение проводить дезинфекцию: руки сотрутся до мяса от сухости. Я на это лишь грозно сводила брови и демонстрировала свои красные руки с кожей, отходившей от мытья и дезинфекции по 20 или 30 раз: по одному на каждое мое появление в детской сына за желтой линией.

А что за этой линией? Мир пикающих аппаратов, где единственная реальность и константа – больные дети.

Наутро после родов температура спала, я почувствовала себя лучше. Живота почти не было, в груди – ни намека на молоко. Сложно было представить, что я была беременна и недавно родила. Напоминали об этом лишь фотографии обманчиво пухлого малыша – я знала, что его тело раздувало от водянки, жидкости в легких и черепной коробке. В памяти мелькнула вспышка голубых глаз и каштановых волос, но ничего внутри не звенело, когда я думала о «своем ребенке». Я его не знала, мы еще не познакомились. Он лежал в том же здании, что и я, на этаж ниже, но его существование все еще было эфемерным. Чувствуя взбудораженность после родов, я радовалась, что мой сын родился в этом сверкающем здании в самом сердце Лондона. Но я все еще не знала его. И не чувствовала себя полноценной матерью, потому что мне некого было накормить.

За окном Лондон кипел жизнью. В Египте случилось восстание. Фил и его мама угрюмо завтракали в отеле через дорогу. Мои родители и сестры добирались до города. Фил принес мне одежду, так как меня госпитализировали прямо из медпункта и я не успела ничего взять с собой.

В отделение новорожденных нас перевели наутро после того, как наш ребенок открыл этот мир; нет, целую параллельную вселенную, я бы даже сказала, новую систему координат.

Высокотехнологичное отделение новорожденных – самое эмоционально заряженное место на планете. Вспомните то непростое чувство, которое вы испытываете, когда приходите в больницу, даже если беспокоиться не о чем; вспомните легкую грусть от встречи в лифте с пациентом, подключенным к капельнице. Вспомнили? А теперь помножьте на сотню.

Приемная отделения собрала в себе необычный срез лондонского общества, который я оценила позже: хасидские еврейские семьи молились, а рядом сидели покрытые татуировками и странным образом уязвимые грозные мужчины. Многие люди, попадавшие в отделение новорожденных, ни разу в жизни не сталкивались с серьезными проблемами лицом к лицу, пока их беременность внезапно не пошла наперекосяк, и ребенок не родился больным. Многие, как Фил, почти не знали, кто такой неонатолог и чем он занимается.

По одну сторону от приемной, как показали нам медсестры, располагалась комната для сцеживания молока. Я поняла, что эта маленькая комната становилась своего рода вторым домом.

Никто намеренно не объявлял об этом вслух, но палаты здесь назывались просто «детскими», нам это нравилось. В традиционном английском отделении новорожденных существует три уровня детских: интенсивная терапия, палаты для пациентов, требующих специального ухода, и выхаживание младенцев (в порядке убывания серьезности положения). Мы с Филом вымыли руки, переступили желтую линию, с заходящимися сердцами прошли в сторону интенсивной терапии; детская № 3, кроватка 11, где, как нам сказали, мы найдем нашего ребенка.

Вспоминая путь по тому коридору, который я проделывала так часто, я до сих пор вздрагиваю; в течение года после выписки мне становилось дурно от одной мысли о больнице. На полпути стоял аппарат, который издавал повторяющийся электронный звук «та-та» и навсегда остался в моей голове атрибутом того ужаса. Это был звук компьютера, который что-то где-то изучал, я так и не выяснила, что именно. Чем ближе я подходила к этому звуку, тем ближе оказывалась к своему ребенку, который находился прямо за закрытой дверью в непроницаемой раковине инкубатора.

Открыв дверь нужной детской, я увидела комнату, которую мое воображение нарисовать не могло. Яркий белый свет, писк мониторов и настоящие тропики. В комнате находилось четыре инкубатора, по одному в каждом углу, две медсестры и по нескольку аппаратов у каждого ребенка; один или оба родителя сидели возле детей. Взглядом я нашла кроватку 11. Все внимание сосредоточилось на ней. Я не верила в приметы, однако тогда порадовалась, что номер кроватки не 13. Наш инкубатор стоял прямо напротив меня, близко к двери, подальше от окон. Молодая медсестра с темными волосами, забранными в высокий хвост, улыбнулась и поприветствовала нас. Я вновь вымыла руки у раковины, стоявшей тут же, после чего наконец-то подошла ближе.