Шанс? Жизнь взаймы

Татары сопровождали мой маневр негодующими криками. Как только прибрежные заросли надежно скрыли меня, быстро перетянул руку ремнем и продолжил предыдущий маневр. Вскочив на коня, переправился вместе с остальными на правый берег ручья. Громко подбадривая коней радостными криками и известными мне ругательствами на тюркском наречии, поехал на юго-восток. Но, проехав не больше километра, за очередным холмом резко развернулся на сто тридцать пять градусов (приблизительно) и поехал на запад. Пока лошади шагом возвращались к ручью значительно выше от места происшедших событий, на ходу залил свою рану самогоном. Затем остановился, зашил и забинтовал левой рукой. Переправившись через ручей, вернулся вниз по течению на прежнее место стоянки, привязал лошадей, зарядил свой верный самострел и проверил, как действует правая рука.

Нагружать раненую руку крайне вредно, но на пару выстрелов ее хватит. В крайнем случае придется новые швы накладывать. Осторожно добравшись к своему прежнему месту засады, переправился на правый берег, наклоняясь к самой воде.

Как выбрался на сушу, первым делом вылил воду из сапог и выкрутил портянки. Ходить в чавкающих сапогах было бы не только неприятно, но и опасно. Добравшись до края прибрежных зарослей, обнаружил тех, ради кого последний час совершал эти на первый взгляд странные телодвижения.

Четыре тяжелораненые лошади уже были добиты и лежали в пятидесяти метрах, возле разложистого дерева, две оставшиеся в живых паслись возле небольшого холма, в полутора сотнях метров от меня. Их новые хозяева на вершине холма предавали земле старого хозяина выживших непарнокопытных. Раненная в задницу лошадь выглядела сносно, прихрамывала, но на умирающую похожа не была. Видно было, что ей оказали качественную первую помощь.

Расположившись так, чтобы находиться на одной линии со склонившимся к закату солнцем и двумя татарами, занятыми прощальным ритуалом, низко пригнувшись к самой земле, на полусогнутых пошел на сближение. Ветер удачно дул с востока прямо в лицо, а значит, кони тоже не смогут предупредить своих новых хозяев. Близко не подбирался. Задача попасть стрелой в глаз не стояла, а в ростовую фигуру всадить стрелу с шестидесяти метров – что из лука, что из самострела – у меня умения хватало.

Несмотря на такие умения, подобрался метров на сорок. Запас карман не жмет. Раз люди заняты, не стоит прерывать их раньше времени. Как говорил известный киноперсонаж: «Тарапиться нэ надо. Ми должны вэрнуть обществу палнаценного человека»[43].

У меня задача была прямо противоположной, но, как это бывает в жизни, методы решения противоположных задач часто совпадают. Совпали и в данном случае. Когда, не торопясь, подполз на дистанцию в сорок метров, ребята как раз дорыли кинжалами и щитами неглубокую яму, не глубже чем по колено, и затащили в нее покойного. Встав на колени в сторону восхода солнца, они оба начали читать молитву.

Меня это откровенно удивило. Мне казалось, молиться нужно головой в сторону Мекки, а она где-то на юге или юго-западе, никак не на востоке. Будучи человеком верующим, тем не менее не мог бы себя причислить к последователям какой-то конкретной религии, поэтому мои замечания остались невысказанными. Будь они высказаны, это могло бы выглядеть заносчиво. С другой стороны, были дела важнее, чем религиозный диспут.

Приготовив лук и стрелу, сперва пульнул из самострела в спину старшего из молившейся пары, а затем из лука в спину младшего. Его отличная реакция сыграла с ним злую шутку. Он проделал кувырок в сторону раньше, чем мне удалось натянуть лук. Второй рывок, из положения лежа, вышел не таким зрелищным. Ему явно недоставало амплитуды, и спина исполнителя не смогла разминуться со стрелой. Экзамен на резкость был провален с треском, несмотря на старания испытуемого. Это заставило меня вспомнить моего тренера по боксу. Он не уставал нас учить, что кроме резкости, намного важнее чувство ритма и дистанции. Выбор правильного момента, когда эту самую резкость нужно демонстрировать. Иначе она оборачивается против тебя.

Произошедшее еще раз убедило меня, что религия – опиум для народа. Молиться можно и нужно только в спокойной, умиротворенной обстановке, когда никто и ничто не помешает твоему общению с Творцом. Обращаться же к нему, когда ты на тропе войны, – сплошное лицемерие, поэтому никаких угрызений совести за грубо прерванную молитву я не испытывал.

И вообще сами виноваты. Нельзя так пренебрежительно относиться к противнику. Даже раненому. Кровь, лившуюся из моей раны, они разглядели, а жабу, которая меня душит, – нет. Иначе бы поняли, что оставить им пять выпущенных стрел и потенциальную добычу она мне не даст. Задушит, а заставит забрать добытое непосильным трудом, потом и кровью.