Я подбежала к привалившемуся к стене Судакову, на ходу достала из личной аптечки две дозы штатного наркотика в специальных шприц-тюбиках и слегка дрогнувшей рукой проколола в двух местах Судакову залитую кровью шею. Больше, собственно, я для него ничего сделать не могла. Наркотик разрешалось применять как обезболиватель и антидепрессант только в самых крайних, исключительных случаях. Но разве сейчас не такой именно случай?
Затем я бросилась к раненому в живот Линеву и повторила только что совершенную процедуру. Я не медик и понятия не имею, что нужно делать при ранении в живот. Сначала я хотела его положить, но потом решила лучше не трогать. Пульс с трудом, но все же прощупывался в его жилистой иссохшей руке, пульс, еле заметный, прерывающийся, но все же был.
Иван Васильевич сидел у стены все с тем же настороженным выражением в немигающих глазах. Мне это очень не понравилось. Я даже помахала рукой перед его лицом. Зрачки не реагировали. Я еще раз нащупала пульс. Пульс был. Я вздохнула и на всякий случай вколола ему еще и стимулятор сердечной деятельности. Не повредит, по крайней мере…
Но у меня было ощущение, что все мои усилия ему уже не помогут… И оказалась права… Когда я в третий раз принялась искать его пульс, мне уже не удалось его обнаружить… Я поняла, что Иван Васильевич умирает… Жить ему осталось считанные секунды…
Не знаю почему, но я почувствовала себя как-то неловко, словно присутствую при очень интимном событии в жизни человека. Я так именно и подумала – «в жизни человека»… Ведь смерть – это последнее событие в жизни… Я осторожно поднялась и тихо отошла от умирающего, чтобы не мешать ему… В чем? Не знаю…
…Стрельба в доме, конечно, привлекла внимание талибских солдат, находившихся снаружи. Сколько их там было, я не знала, но не сомневалась, что гораздо больше, чем нас.
Интересно, на что рассчитывал Грег?.. Я вообще не просекла смысла его действий и была этим весьма обеспокоена…
Вслед за Грегом и Полем я выбежала из комнаты, где все еще плавали постепенно опускающиеся слои дыма от стрельбы. Около каменной лестницы лежал еще один солдат в афганском халате с разрубленной головой. Наверняка это Поль пустил в ход свой тесак, который обнаружил у охранника… Ни американца, ни француза наверху уже не было, они успели спуститься вниз. Я бросилась за ними, прихватив автомат убитого солдата.
Выбежав во двор, я сумела, наконец, перевести дух: во дворе, обнесенном каменной стеной, не было никого, а вход-арку занял Поль с автоматом на изготовку. Грег, очевидно, находился снаружи, на лестнице, потому что Поль с кем-то негромко переговаривался.
– Что там, Поль? – крикнула я, подбегая к нему. – Сможем мы отсюда выбраться?
– Не нужно так громко кричать, старший лейтенант, – он повернулся ко мне. – У меня и без того еще звенит в ушах от выстрелов в закрытом помещении. Хорошо еще стены там неровные, иначе мы все просто оглохли бы от внутреннего эха…
Я посмотрела на него с негодованием. Я его о деле спрашиваю, а он мне голову морочит! Это что? Манера разговаривать с женщинами?.. Я уже открыла рот, чтобы дать выход своему раздражению, как одна пришедшая в голову мысль заставила меня его снова закрыть. А не слишком ли бурно я реагирую на слова и поступки Поля? Пожалуй, слишком эмоционально. И он, кажется, это уже понял… Мне это совсем не понравилось.
«Знаешь что, деточка? – строго сказала я самой себе. – Если ты сейчас же это не прекратишь, сомневаюсь, что тебе вообще когда-нибудь удастся отсюда выбраться…»
Не знаю, долго ли я продолжала бы приводить себя в рабочее состояние, но Поль вдруг произнес фразу, после которой я напрочь забыла о своих проблемах и мгновенно превратилась в старшего лейтенанта спасательных войск Ольгу Николаеву, находящуюся при исполнении служебных обязанностей.
– Как ты думаешь, – спросил меня Поль, не отвечая на мои вопросы, – Судаков действительно русский разведчик? Или эта талибская обезьяна просто бредила от патологической ненависти к русским? Или, еще хуже, талибы подсовывают нам дезинформацию?
Глава пятнадцатая
Еще минуту назад я не могла отделаться от сомнений по поводу Грега, а теперь и Поль задал мне задачу. Почему именно его это интересует? Не все ли ему равно, кто человек, которого он должен спасти, – действительно русский разведчик или просто жертва параноидального бреда свихнувшегося от ненависти талиба? Ведь спасать-то его в любом случае необходимо… И почему он меня об этом спрашивает?..
Последний вопрос как-то перекликался с другим, который давно уже занимал меня и от которого я пока как-то отворачивалась, может быть, потому, что не могла на него ответить. Почему именно меня выбрали для выполнения этого задания? Я не настолько самоуверенна, чтобы считать себя чрезвычайно опытным спасателем, искушенным в разрешении ситуаций, подобных той, из которой только что с минимальными потерями вышли Грег с Полем. Скорее наоборот… Я могла, не задумываясь, назвать десятка три только знакомых мне спасателей, которые были подготовлены к таким ситуациям явно лучше меня.