— Начать нужно с того, — ровным голосом ответила Лаки, — что птичка никогда и не хотела быть пойманной.
— Ты, наверное, шутишь, дорогая. Любая птичка будет рада оказаться в семействе Ричмондов.
— Петер, тебе когда-нибудь говорили, что ты просто мешок с дерьмом?
Он опешил, но лишь на мгновение. В течение четырех лет они и двумя словами не обменялись. Теперь же, смотрите-ка, она открыла рот.
— Ты — точная копия своего отца, — холодно проговорил Петер.
— Да. Думаю, что так оно и есть. Только отец никогда не позволил бы загнать себя в угол нелепой женитьбой. Вижу, мне придется обзавестись яйцами — такими же, как у моего бедного старого папочки.
— Боже! Как ты вульгарна!
— Зато ты безупречен. Весь Вашингтон знает, что ты готов трахаться с любой встречной.
— Ты не можешь развестись с Крейвеном, — звенящим от напряжения голосом сказал Петер.
— Не могу?
— Нет. Это невозможно. У меня договоренность с твоим отцом. Только с его разрешением разрешу и я.
— Да ты и вправду полон дерьма. Мне почти двадцать один, ты, дырка от задницы. Я смогу делать что захочу.
— Настоящая леди.
— А ты — настоящее ничтожество. Официант принес шпритцер и, ставя бокал на стол, с почтением приветствовал Петера:
— Рад видеть вас в нашем городе, сенатор!
На лицо Петера моментально вернулась улыбка.
— Да, у вас здесь неплохо!
— Вы уже решили, что будете заказывать, сенатор?
— Пожалуй.
— Мэтр займется вами сию минуту. От скуки Лаки опустила указательный палец в бокал с водкой, стала помешивать кубики льда.
— Чем Джино тебя шантажировал? — с любопытством спросила она.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — натянуто произнес Петер.
С меню в руке подошел метрдотель. Лаки и сенатор заказали каждый свое.
— Я предложил бы дождаться дня, когда твой отец вернется и мы сможем сесть вместе, чтобы обсудить вопрос о разводе так, как принято в цивилизованном обществе. В конце концов, если это именно то, чего ты сама хочешь, я не вижу, как он сможет воспротивиться этому. Я бы, откровенно говоря, вздохнул с облегчением.
— Накось, выкуси! Джино еще не скоро вернется, так что готовься. Я развожусь с Крейвеном, и мне наплевать на то, что станут об этом говорить. В том числе и ты.
Сидя за рулем черного «линкольна», неторопливо продвигавшегося по нью-йоркским улицам, Коста с гордостью в голосе проговорил:
— Мы едем к Риккадди. Лаки свела брови.
— Риккадди? Впервые слышу. Где это? Коста уже познакомил ее с лучшими нью-йоркскими ресторанами, и Лаки наслаждалась каждым мгновением этого волнующего процесса. Так приятно находиться в обществе мужчины, относящегося к тебе с трогательно-старомодной учтивостью. Эту, ставшую уже антикварной, галантность Лаки больше всего любила в дяде Косте.
— Риккадди — это замечательный итальянский ресторанчик. Я хожу туда более двадцати лет.
— Правда? — Лаки приникла к окну машины. — Где это? Нью-Джерси?
Коста ласково рассмеялся.
— Не будь такой нетерпеливой. Мы уже совсем близко.
— Хочется побыстрее!
Эта их вечерняя экскурсия привела Косту в необычное возбуждение. До самого последнего момента он отказывался сообщить Лаки, где они будут ужинать. Каким-то чутьем Лаки догадалась, что «Риккадди» — вовсе не просто еще один итальянский ресторан.
И она оказалась права. Когда они вошли в небольшой уютный зал, то Косте на ее глазах принялись воздавать прямо-таки королевские почести. Пожилая женщина заключила его в свои объятия.
— Коста! Сколько времени ты не бывал у нас!
— Барбара! А ты все та же, по-прежнему сводишь всех с ума своей красотой!
— Да, только вот постарела, поседела, устала. — Отступив па шаг назад, она ласковым взглядом окинула Лаки.
— Значит, вот она какая — Лаки. Даже если бы ты ничего не говорил мне, я и так бы ее узнала. Точная копия отца.
— Лаки, — обратился к пей Коста, — это великая Барбара Динунцио — во всем Нью-Йорке никто лучше псе не умеет готовить макароны!
Лаки с улыбкой протянула пожилой женщине руку. Не обратив па это внимания, Барбара крепко прижала Лаки к себе.
— От дочки Джино я жду поцелуя. Последний раз я видела тебя пятилетней девочкой, а вот помнила всегда. Проходите же.
Обняв Лаки за плечи, Барбара подвела ее к стоявшему в углу столику, за которым сидели двое мужчин. Один из них, неимоверный толстяк, сделал попытку подняться.
— Это Алдо, твой дядя, — сказала Барбара. — Когда ты была совсем крошечной, он менял тебе пеленки и учил детским стишкам. Помнишь?
В отчаянии Лаки оглянулась на Косту. Куда он ее привел? Почему но предупредил заранее?
— Н-нет, — заикаясь от волнения и неловкости перед незнакомыми людьми, смотревшими на нее с такой теплотой, выговорила Лаки.
— Ничего удивительного, — мягко отозвалась Барбара. — Любой ребенок, который прошел через то, что довелось пережить тебе… Бедная твоя мама, она была такая красивая…
— Вы знали мою мать? — быстро спросила Лаки.
— Мы все любили ее. Все. — Пальцами Барбара нежно коснулась ее щеки. — Ну, садись же. Будем пить вино и говорить о других, более радостных вещах.
— Значит, ты — Лаки, — проговорил второй мужчина. — А меня ты знаешь? Она покачала головой. Мужчина рассмеялся.