– Просим, просим, – скандировали присутствующие, с любопытством уставившись на хозяйку, любезничающую с молодым графом Ламмером.
Нинон не оставалось ничего другого, как подчиниться требованию гостей. Потрепав Ренарда по плечу, она успела шепнуть ему пару слов, прежде, чем поспешила к ожидающему её баснописцу.
Ренард скрипнул зубами. Нинон приглашала его навестить свой будуар после ухода гостей. Проклятье! Любовные утехи последнее, что могло его сейчас интересовать. Его карточные долги, которые матушка отказалась оплатить, грозили обернуться настоящей катастрофой. Единственное, что могло спасти его от бесчестья – женитьба на богатой наследнице, часть приданного которой пошла бы в счёт уплаты долга.
Подобное невероятно претило ему. Несмотря на распущенный образ жизни, он, в свои двадцать лет, всё ещё оставался в душе романтичным юношей, тайно грезившим о чистой, ничем не запятнанной любви, которую издавна воспевали великие трубадуры, труверы и менестрели.
Его сводный брат Патрис был таким. Именно он, каждый вечер перед сном, рассказывал маленькому Ренарду увлекательные истории, в которых рыцари бились на турнирах за любовь прекрасных дам, и непременно были вознаграждены за свои героические поступки.
Патрис… Сколько он себя помнил, старший брат всегда был рядом, готовый в любую минуту прийти на выручку. А как, ему за всё отплатил Ренард? Он предал его! Испугавшись дуэли, поддавшись уговорам матери, он ради спасения собственной трусливой шкуры и проклятого графского титула, подставил собственного брата, единственного, кто всегда по-настоящему был добр к нему.
Превратившись в изгоя, Патрис вынужден был бежать, и вскоре пришла весть о его кончине от рук берберов, захвативших торговый корабль, на котором он плыл к берегам Кипра.
Весть о смерти брата едва не убила Ренарда. Угрызения совести лишили аппетита и сна. Краски жизни потеряли свой свет, всё стало серым и унылым. Как же он сожалел о том своём поступке. Как же мечтал повернуть время вспять и никогда не отпускать брата на ту злосчастную дуэль. Титул! Плевать он хотел на титул и обязанности, что возлагались на плечи его обладателя. Он не хотел ничего, кроме того, чтобы избавиться от неумолкающего, днями и ночами преследующего его голоса совести и гнетущего чувства одиночества, что поселилось с тех пор в его сердце.
Бросив взгляд по сторонам, и заметив томные улыбки дам предназначенные только ему, он брезгливо передернул плечами. Как же он ненавидел их всех – сегодня улыбающихся ему, а завтра нашедшим новый объект для обожания. Щелчком расправив манжет на рукаве, он резко поднялся, и не удосужившись попрощаться с хозяйкой салона, стремительно покинул помещение.
Выйдя на воздух, он глубоко вздохнул. Времени, отпущенного кредиторами, оставалось всё меньше, нужно было непременно на что-то решиться. Вот, только на что?
Глава 28
– Нет, это совершенно не годится! – при звуках ставшего уже ненавистным голоса, я готова была взвыть.
Господи! Ну, почему вместо двух, совершенно невыносимых и ударяющихся в панику по любому поводу покровителей, мне не досталась всего одна, и, желательно женщина?
По мере того, как назначенная дата приближалась, наш дом стал больше напоминать лечебницу для умалишенных. Клермонт, вечно всем недовольный, критиковал каждый мой шаг, чем приводил в полнейшее отчаяние позабывшего сон Розена, из последних сил пытавшегося привить мне светские манеры и аристократический лоск.
Наряды, по мнению графа, были недостаточно роскошны, мои манеры недостаточно благородны, походка подошла бы больше солдату, шагающему по плацу, а присутствие раненого Клода и затесавшегося в нашу компанию Арно, вечно сующего повсюду свой любопытный нос, так вообще выводили из себя.
Поверьте, если бы дом принадлежал Клермонту, а не маркизу, нас бы уже давно вышвырнули на улицу без лишних церемоний. Сейчас же, скрепя сердце, он вынужден был мириться с нашим присутствием, тем не менее пользуясь любым поводом чтобы высмеять, или же в пух и прах раскритиковать всё, чтобы я ни делала.
Маркиза, принимавшего всё близко к сердцу, его насмешки приводили в бешенство, отчего он с удвоенным рвением принимался за дело. Страх перед разоблачением, лишал его сна и аппетита. Постепенно, его тревога и нервозность, стали невольно передаваться и мне. И вот, когда до визита в дом герцогини Одемар оставался всего один день, я не выдержала. Причиной послужило то, что в салоне, в котором для меня были заказаны наряды, перепутали заказы, и к моему новому жемчужно-серому наряду, в котором я должна была предстать пред светлые очи своей "бабушки", вместо белоснежных перчаток, идеально дополнявших весь ансамбль, прислали бежевые.
В маркиза, и без того бывшего на взводе, словно бес вселился. Он кричал, ругался, крушил всё подряд, грозился спустить со всех три шкуры. Масла во всю эту ситуацию подливала издевательская усмешка Клермонта, которую он и не думал ни от кого скрывать.