Шантаж от Версаче

Саше показалось, что она умирает. Тяжелая, как скала, обжигающая, как лед, глыба продиралась сквозь ее чрево, перла вверх, подступала к легким, сжимала горло, душила. Кровь рванула в сосуды, глаза едва не выскочили из орбит, и Саша прошептала: «Ты меня отравил…»

И подумала: «И никто, никто меня не спасет. Я умираю…»

Ей показалось, что она теряет сознание. Ей показалось, что Тимур гладит ее руку и что-то ей говорит. Она не понимала, что именно, слова доносились издалека, Саша оставляла эту жизнь, она ее покидала, и больше не имело значения, кто и что может сказать: ни друзья, ни враги, ни те, кого она любила, ни те, кого ненавидела…

Но неожиданно тело ее сделалось легким, глыба больше не раздирала ее внутренности, оплавилась, растаяла; и в ней лишь полыхал легкий, сухой жар, как при высокой температуре. Она полулежала в кресле, закинув голову на его спинку, закрыв глаза, и не могла видеть, как склонился над ней Тимур, вглядываясь в ее ровно-розовые щеки, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию…

Саша открыла блестящие глаза, горевшие лихорадочным огнем. Тимур сидел перед ней, с легкой усмешкой изучая ее лицо.

— Зачем ты это сделал? — прошептала Александра. — Неужели за это убивают?..

— Ты о чем, Сашенька? — ласково пропел Тимур. — Если здесь кто кого и убивает, так это ты меня — своей неземной красотой!

До нее не сразу дошли его слова, а когда дошли, когда она наконец поверила, что ее не убивают, она выпрямилась в кресле, села поглубже и с удивлением прислушалась к своему телу. С ним все же что-то происходило странное, небывалое, это ясно. Оно горело, гудело, словно внутри был небольшой, но мощный мотор, перегонявший кровь в бешеном ритме, накачивавший органы кровью…

И только тогда, когда адская механика, запущенная внутри ее, вдруг плеснула в ее жилы первые волны обжигающего, раздирающего желания, она поняла, что за ловушку ей уготовил Тимур!

Теперь она поняла и его усмешку, и этот изучающий взгляд, теперь она поняла выражение жадного ожидания, с которым он вглядывался в ее черты: он ждал, когда подействует наркотик.

Что ж, его расчет Александра поняла: не мытьем, так катаньем; не захотела Александра сама близости с ним — заставим захотеть! Как он сказал? "Слово чести, ничего такого не произойдет, чего ты сама не захочешь "!

Вот, значит, что он придумал!.. Александре казалось, что она слышит, как работает моторчик, гоняющий кровь: уф, уф, уф… Ничего у тебя не выйдет, негодяй! Я справлюсь с твоим наркотиком, я совладаю с моим телом! Не видать тебе Александры как своих ушей!

Собрав всю свою волю в кулак, успокоив дыхание, — во всяком случае, так ей казалось, — она произнесла небрежно:

— Ну что, какое у вас ко мне дело?

Тимур окинул ее внимательным взглядом.

Ага, забеспокоился, подонок! Решил небось, что недосыпал своей гадости в кофе! — торжествовала Александра.

— Дело? — переспросил Тимур. — У меня только одно дело: развлечь тебя, моя красавица! Какое еще дело может быть у настоящего джигита?

— Валяйте, развлекайте. — Александра не сумела справиться с голосом, и это прозвучало немного развязно, будто она была навеселе.

— Да я уже начал! Первый акт мы уже отыграли, ты не заметила?

И Тимур, блестя глазами, вдруг покачал на весу перед Александрой чем-то белым и кружевным… В чем Александра с некоторым усилием и изумлением опознала свои трусики, оставленные у Тимура дома десять лет тому назад.

Тимур, удовлетворенно вглядываясь в ее лицо, понизил голос, сойдя почти на шепот:

— А сейчас начнется второй акт… Половой, радость моя.

* * *

Покончив с едой и с разговорами, Реми собрался было повидаться с Ксюшей, но она его разочаровала, сославшись на плохое самочувствие. Он, конечно, понимал, что девочка пережила на даче такой шок… Но ему хотелось быть с ней рядом, держать за руку, утешать!

Однако Ксюша оказалась на редкость непреклонна. Александра осталась с ней дома, и Реми, скрыв разочарование, сказал понимающим тоном, что сестрам, конечно, тоже есть что обсудить…

Зато Кис был вовсе не разочарован тем, что Реми остался с ним. С неутихающим энтузиазмом он вытащил еженедельник Тимура и раскрыл его перед Реми, тыча пальцем в загадочные списки.

— Думай, гений! Мы должны понять, что скрывается за этими суммами и колонками цифр!

— Сам ты гений, — ворчал Реми. — Я ничего не соображаю. Я из-за тебя объелся, и у меня вместо головы — пищеварение.

— Вместо головы может быть желудок, а вместо мыслительного процесса — пищеварительный, — назидательно сказал Кис.

— Ты тоже объелся — но по своей вине, потому что ты есть обжора, — и твои мозги не работают. Я просто сократил логическую конструкцию.

— А-а, — уважительно сказал Кис. — А сам врешь, что ничего не соображаешь!

— Я из-за тебя растолстею, — ворчал Реми, — и меня девушки перестанут любить!

— Ты знаешь, какой вид деятельности затрачивает наибольшее количество калорий? Умственный! Так что хочешь похудеть к завтрему — думай давай. Налить тебе чего-нибудь крепенького для пищеварения?

— Я уже залит по уши, как бак твоей машины…

— Ну, как хочешь, — пожал плечами Алексей. — А я выпью.