Шапка Мономаха

И на крохотной наковальне стучал он молоточками, и раздувал помощник Нафан мехи для горна, и тянулась золотая проволока и свивалась в тонкий узор. Всего восемь частей, как восемь наиглавнейших запрещающих заповедей, восемь пластин самой новейшей работы, а кое в чем и единственно изобретенной мастером, неподражаемой и совершенной в красоте. Посреди каждого куска – Соломонова печать для надежности охранения изумрудного глаза, арабские розетки с округлыми нежными лепестками, от сторонних демонов, изящные грушевидные гнезда для самоцветов. И на каждой пластине кайма из северных глаголей, на всякий случай заклятая, – против тамошних идолов. На одной из пластин, однако, ювелир Бен-Амин пустил кайму посолонь, ни за чем, а просто как опознавательный знак, на непредвиденный случай. А прежде чем крепить драгоценные камни и жемчуга, соединил все части воедино. И вышла золотая шапка богатого царского наряда, однако коническая, а не полукруглая, и каждая пластина ее могла при изобретенном им сочленении двигаться свободно, а значит, и изумрудный глаз мог дышать и жить. И верх шапки оставался пустой, и восемь лепестков создавали отверстие, через которое заключенный в неволе дух мог вытравлять из себя лишнюю злобу. Конечно, на голове такая шапка сидеть будет неудобно и натирать кожу, но ради ее красоты и величия ни один правитель не откажется потерпеть ее дурной нрав. Поистине, до сих пор никто еще не создавал ничего равного шедевру царского ювелира из Туделы. И сам он не столько заботился об удобствах носки головного убора, сколько об уютном доме для своего изумрудного камня.

Но вот за две луны работа была наконец завершена, тигли погашены, полировочные кожи и инструмент убраны в ящик, и последним в свое гнездо опустился под умелой рукой изумрудный глаз. И мигнул ювелиру, что мол, доволен. Теперь перед Бен-Амином стояла самая опасная и трудноисполнимая задача. Ее он отложил на следующий вечер, до звездной ночи, чтобы и силы двух созвездий, эгрегоров-Близнецов и атакующего небесного Скорпиона, были ему в помощь. И когда стемнело до нужной степени прозрачности, Бен-Амин, взяв священную книгу, светильник и тайный знак Давидовой звезды, направился в наиболее отдаленную из беседок своего роскошного сада. Мраморное это сооружение было самым громоздким и, на придирчивый взгляд ювелира, самым безобразным. Потому выходило его не жаль. Ведь заклятие духа по всем правилам могло сопровождаться чувствительными разрушениями и мало ли еще какими непредвиденными, роковыми обстоятельствами. И риск для жизни самого волхва присутствовал тоже. Но Бен-Амин готовил себя к настоящей борьбе, словно гладиатор в цирке, и не намеревался уступать, даже если речь шла о столь высокой цене.

Опустив шапку на мраморную скамью, Бен-Амин зажег священную менору-подсвечник и приступил к изумрудному глазу. Дух немедленно откликнулся, будто только и ждал его прихода. И соперничество двух сил, мудрой и бессмертной, началось. Но лишь только открылись врата и встретились они лицом к лицу, как Бен-Амин тут же понял, что втравился в предприятие куда более жуткое и грозное, чем он до того предполагал. Напрягая все знания и с трудом преодолевая страх, шептал он самые ужасные формулы и самые запретные магические числа. И чем далее шел он вперед за духом, тем более знал, что не выйти ему живым, если только не будет на то согласия демона камня. Ювелир и теперь не убоялся смерти. Но если погибнет на полпути он, Бен-Амин, не закончив своего труда, то не свершится и сокровенного смысла в его погибели. Дух разгневанно извергал громы, как зимний ураган над открытым морем, но, кажется, был согласен на жертву и обмен. И Бен-Амин, не мешкая, в ослеплении поединка, предложил в мысленном слове демону камня взять взамен своей жизни все, что тот пожелает. Свирепый дух полыхнул ледяным пламенем в самое сердце Бен-Амина и разжал свои смертоносные тиски. Он был согласен. И придворный ювелир, оставив врата открытыми, снова вышел на свет божий, чтобы убедиться в выкупе и после уж потребовать свою часть сделки. И тут же увидел, что дворец его, дальний угол, выходящий в сад, объят голубым пламенем. Значит, ему придется отдать духу свой дом взамен того, который Бен-Амин построил своими руками для камня. И ему стало легко и не жаль. И невелика была цена. Пока обрадованный слишком ранним облегчением придворный ювелир не понял, какая именно часть дома полыхает в огне. И со страшным, рвущим горло и душу воплем, бросился Бен-Амин к своему дворцу. Горело в детских покоях, так сильно и безнадежно, что, еще не видя собственными глазами этой картины, Бен-Амин уже знал – его единственный сын мертв. Его янике, отрада его дней, услада его глаз, самая великая драгоценность его жизни.