Шараф-наме. Том II

Религиозно-идеалистический фатализм, вера в божественное предопределение приводят Шараф-хана к мысли о бессилии человека перед предначертанной ему богом судьбой. Автор призывает к терпению и рабской покорности:

Коль будешь ты терпелив, без сомнения,
Мало-помалу терпение принесет тебе счастье[75].
Тот, кто покорен участи своей и довольствуется ею[76],
Будет до конца дней своих могуч и почитаем.

Религиозный фатализм и неверие в собственные силы порождают у автора Шараф-наме пессимизм. Шараф-хан называет мир бренным обиталищем, проходным двором, караван-сараем[77]. Смерть, по его мнению, — возможность переселиться в обитель вечности из мира изменчивого и непостоянного, из обители скорби в «обиталище радости и отдохновения». Однако отдельные высказывания автора, некоторые стихотворные отрывки, отражающие его умонастроение, позволяют предполагать, что он не очень-то верил в эту отрадную загробную жизнь: бытие сменяется небытием, а не бестелесным потусторонним существованием:

Мир — мало вижу я в нем постоянства,
В каждой его радости наблюдая тысячу бед.
Подобен он старому караван-сараю, где со всех сторон
Я вижу один путь — в пустыню небытия[78].

Этот путь — небытие.
От губящего меча которого не спасется ничто сущее[79].

Религиозные чувства, неколебимая вера, что все существующее — от бога и всецело зависит от его воли, составляли в средние века основу мировоззрения, поэтому здесь уместно остановиться на религиозных взглядах автора Шараф-наме. Он с очевидным сочувствием относится к намерению шаха Исма'ила II примирить шиитов и суннитов. Но веротерпимость, естественно, ему присуща лишь в рамках мусульманской веры. В отношении к кафирам — немусульманам — он остается сыном своего времени и своего класса. Походы турецких султанов на «поборников ереси и заблуждения», на «презренных кафиров» у него встречают горячее одобрение. Некоторые высказывания Шараф-хана говорят о его шиитских симпатиях. Шиитских имамов 'Али и его потомков Бидлиси упоминает с неизменным почтением, называя 'Али «эмиром верующих», Мусу Казима — «квинтэссенцией семейства Избранного, киблой приверженцев 'Али»[80] и т. д. Однако благоговейное отношение к 'Али и его потомкам было далеко не чуждо и многим суннитам[81]. Но одна фраза в Хатиме совершенно невозможна для высказывания суннита: «Могилу Йазида б. Му'авии [эмир Тимур Гурган] разрушил, а кости того проклятого сжег»[82]. «Проклятым» именуется сын халифа Му'авии, убийцы 'Али, один из халифов, которые, по убеждениям шиитов, узурпировали власть у законных наследников — 'Али, его сыновей Хасана и Хусайна. Более того, при изучении текста Шараф-наме можно заметить, что об этих халифах Шараф-хан предпочитает либо не говорить вообще, либо упоминает беэ обычных в таких случаях благопожеланий[83].

При этом следует учесть, что: 1) Шараф-хан Бидлиси жил в суннитском окружении и воинствующий суннизм служил Османской империи идеологическим оружием в борьбе с шиитским Ираном и 2) одно из основных положений вероучения шиитов, такийе, предписывало им тщательно скрывать в среде иноверцев свою принадлежность к шиитскому вероисповеданию[84]. Ясно, что в таких условиях Шараф-хан Бидлиси вынужден скрывать свои истинные религиозные убеждения. И его заявление, что «кызылбаши закоснели в ереси», можно,, по-видимому, расценивать не иначе, как дань господствовавшему в османской Турции вероисповеданию. Этой ереси, каковой было вероучение шиитов с точки зрения ортодоксального суннита, автор явно сочувствует.

Что же касается политической позиции Шараф-хана Бидлиси, то она тоже достаточно противоречива. С одной стороны, будучи вассалом турецких султанов и ощущая с их стороны постоянные усилия, направленные на упрочение центральной власти, Шараф-хан Бидлиси стремится засвидетельствовать преданность и единомыслие. С другой стороны, Бидлиси, как представитель крупных курдских феодалов, не мог не разделять центробежной устремленности своего класса.

* * *

Предлагаемый перевод заключительной части Шараф-наме — Хатиме (II тома издания В. В. Вельяминова-Зернова) — облегчит ознакомление с этим ценным историческим памятником и привлечет к нему более пристальное внимание исследователей.

Имена собственные и названия сочинений, как и при издании перевода I тома Шараф-наме, передаются на основе транслитерации, принятой для публикаций в серии «Памятники письменности Востока». Даты по хиджре переведены на европейское летосчисление по синхронистическим таблицам И. А. Орбели, цитаты из Корана приводятся в переводе Г. С. Саблукова.