— Гы-гы-гы-мы, — промычал странник, искренне пытаясь выдавить из себя что-нибудь членораздельное.
— Терапия, — удовлетворенно заключил Мумм и вскричал: — Парамон, поди сюда, братец, нужна твоя помощь!
В поле зрения беспомощного Пайка показался могучий детина, обладавший настолько поразительной внешностью, что у путешественника окончательно отнялся язык. На небольшом торсе крепились мощные борцовские ручищи, едва не волочившиеся по полу, толстые корявые ноги крепко печатали шаг. На физиономии урода читалось осознание собственной незаменимости. Он ухватил Пайка за бессильно повисшую ладонь и потянул ее на себя, но Мумм остановил его повелительным жестом и снял с запястья путешественника кожаный зажим. После этого Парамон резко крутанул руку Пайка вокруг ее оси, в плечевом суставе, при этом одновременно дергая ее на себя, и короткая резкая боль пронзила тело пациента.
— А-а-а! — истошно заверещал тот. — Что ты сделал, черт побери?
Пораженный, Пайк с изумлением посмотрел на плечо, ожидая увидеть фонтан крови, но на гладкой поверхности тела — там, откуда только что росла его рука — виднелся лишь бугорок кости, покрытый нежной кожицей.
— Доктор, вы прирожденный диагност, — воздев брови, промолвила Хлоя. — У пациента действительно соматоагнозия. Преклоняюсь перед вашим талантом.
— Всего лишь опыт, коллега, — благодушно ответил Мумм, отобрав у Парамона Пайкову руку и рассеянно рассматривая мозоли на ее ладонях.
Пайк в это время испытывал настоящий психологический шок, видя, как его родная конечность перекочевывает в пластиковый мешок, откуда-то выхваченный санитаром. Вопросительно взглянув на докторов, тот покинул помещение, в котором происходил консилиум.
— А Вы уверены, уважаемый коллега, что удалили именно ту конечность, которая влияла на поведение пациента?
— Нужно продолжать наблюдение, — признался доктор Мумм, — пока существует хотя бы незначительная вероятность обострения психоза.
— И все же это выдающийся успех психиатрической науки. И как я только не заметила, что у пациента лишняя рука?
— Вы мне льстите, коллега.
Обсуждая таким образом свой безобразный поступок, люди в белых халатах покинули Пайка, а он остался в палате, по-прежнему привязанный к постели. Странник попытался высвободить оставшиеся конечности из зажимов, но у него ничего не получилось — санитар сработал добросовестно. Пайк обвел взглядом тесную палату и пришел к выводу, что предпочел бы остаться в пещере Серхи. Совершенно голые стены не украшала ни одна самая завалящая картинка, даже календарь, мебель полностью отсутствовала, и только две кровати стояли вдоль одной стены. Вывернув голову назад, путешественник попытался рассмотреть, не лежит ли на второй койке еще один "пациент", но широкое полотенце помешало ему. Сквозь окно, забранное толстой решеткой, он увидел только синее небо и облупленный, в потеках край соседнего дома.
Хлопнула дверь, и в палату вошла веселая женщина средних лет, судя по спецодежде, медсестра.
— Как вы себя чувствуете, дорогой? — участливо осведомилась она, присаживаясь на край кровати и раскрывая пухлый журнал, заложенный карандашом. — Не правда ли, доктора Хлоя и Мумм замечательно помогают в трудные минуты жизни? Я сестра Фяльбе, а вас теперь будут звать… ну хотя бы Спиро — у Вас такая симпатичная спиралька на маечке!
— Меня зовут Пайк, — устало ответил странник. — Вы не могли бы отцепить мне руку и ноги?
— Пол пока мужской, рост примерно метр восемьдесят, — бормотала сестра, делая пометки в своем журнале. Закончив с этим, она с улыбкой подняла на Пайка заинтересованные добрые глаза. — Но у тебя две руки, дорогой Спиро, и одна из них свободна. Неужели ты так беспомощен, что не можешь пошевелить ей?
— Что вы несете? — возмутился он. — Отцепите меня, говорю вам! Я же сказал вам, что меня зовут не Спиро, а Пайк.
Сестра встала и строго покачала головой.
— Как только ты успокоишься, псих, сразу поймешь, что не прав, вот тогда и снимешь зажимы. И не вздумай поднять крик, живо пропишу тебе коматозную терапию. — Ее морщинистое лицо злобно скривилось, и она быстро покинула помещение, заперев за собой дверь.
— Да, попал ты в историю, приятель, — раздался чей-то скрипучий голос за его спиной, и путник резко обернулся. Над спинкой соседней кровати торчала седая голова второго обитателя палаты, как-то едко ухмылявшегося. Его худое лицо покрывал слой многодневной седой щетины, волосы были всклокочены, но темные глаза сохранили живость. — Если ты не освободишься, они будут считать тебя безнадежно больным.
— Я ничего не понимаю, — признался тот, тщетно пытаясь понять логику происходящего. — Почему она совсем не слушала меня?