Шарко

Вместо ответа она только еще больше сжалась. Николя открыл досье на столе и бросил ей несколько фотографий. И заставил ее как следует рассмотреть труп Рамиреса. Она отвернула голову со слезами на глазах.

– Вижу, ты его узнала. Твоего приятеля нашли в паршивом виде. Пуля в горле, двадцать одна рана, и внутри каждой резвились пиявки. Неплохой подарочек, без которого мы, копы, вполне бы обошлись. Можешь нам объяснить?

Долгое молчание, которое оба полицейских решили не прерывать. Допрос должен войти в свой ритм. В конце концов она заговорит, пусть в час по чайной ложке.

– Это ужасно, но… это не я… Я ничего не сделала, клянусь.

Николя присел перед ней и крепко сжал ее нижнюю челюсть, так, что казалось, будто кости сейчас раскрошатся, как яичная скорлупа.

– А с бойни ты сбежала, потому что ничего не сделала?

– Я не должна была, знаю, но… я испугалась.

– И то правда, как нас не испугаться, особенно моего коллегу со здоровыми мускулами, – бросил Шарко, стоящий слева. – Давай короче, цыпа. То, что ты забрала десять кошек, которых нашли закопанными в саду у Рамиреса, допустим, это не важно. То, что развлекаешься, зажигая свечи и поклоняясь Сатане с пентаклями и прочей хренью, – не проблема. А вот то, что ты была у своего приятеля дома в ночь, когда его прикончили, и ничего никому не сказала, уже проблема. Мы возьмем пробу твоей ДНК и меньше чем через двадцать четыре часа получим подтверждение, что ты была в его койке и именно с тобой у него был сексуальный контакт перед тем, как он сыграл в ящик. Ты его убила?

Она разглядывала две темные полосы на рубашке полицейского, прежде чем посмотреть ему в глаза:

– Нет! Я бы никогда такого не сделала!

– Если не ты, то кто?

Шарко не мог заставить себя смотреть на нее иначе как на птенца, выпавшего из гнезда. Ее мучнистая бледность, татуировки на руках и у основания шеи – маленький черный лебедь с распахнутыми крыльями. По краям ноздрей и вокруг губ виднелись следы пирсингов, которые она, конечно же, снимала на работе, чтобы потребитель не сломал себе зуб, откусив от сосиски. Еще он заметил порезы на запястьях и чуть выше, на предплечье. Умышленные? Попытка самоубийства? Извращенные игры с Рамиресом?

– Женщина. Это была женщина.

У Франка возникло ощущение, что большой вентиль провернулся у него под ногами и туда вытекает вся его кровь, как у животных на бойне. В эту конкретную секунду его охватило желание обхватить ее горло и сжимать, сжимать… Николя выпрямился – в отличие от Шарко, который, напротив, присел:

– Объясни.

– В тот вечер мы с Жюльеном были в его спальне. Он приковал меня одной рукой к кровати, а другой… Ну, вы понимаете…

– Да, кажется, догадываемся.

– В первый раз он услышал, как кто-то стучит во входную дверь, было около половины одиннадцатого. Он пошел в ванную, чтобы выглянуть в окно. Ничего не увидел, темно было, но, кажется, там была женщина, у нее что-то случилось с машиной. Он не стал открывать. Помню, он сказал что-то вроде: «Нашла где ломаться, дура».

Франк вытер каплю пота, попавшую в глаз. Он потел, словно его поджаривали на вертеле. А еще Николя стоит прямо над ним…

– Дальше?

– Мы… мы опять стали трахаться. Потом… потом… я не знаю, это случилось минут через пять-десять. Кто-то зашел в дом со стороны фасада. Жюльен схватил ствол, который был спрятан в стенном шкафу. Я и не знала, что он… что он держит дома оружие.

Николя сунул ей под нос фотографию «Хеклер-Кох P30»:

– Вроде этого?

– Да, может быть, откуда мне знать, темно было, говорю же. Он тихонько спустился. И оставил меня прикованной к кровати, а я не шевелилась, так было страшно. А потом… Вот тогда я услышала крики. Женские. Может, той женщины, которая стучалась в дверь десятью минутами раньше, не знаю. Они… они как будто дрались. А потом выстрел.

Она застыла, уставившись в пустоту, затем поднесла руки к вискам. Сердце Шарко билось так сильно, что вздулась сонная артерия. И пот заливал брови.

– Мне удалось дотянуться до ключа от наручников. И я выскочила в окно со шмотками под мышкой, даже один башмак потеряла. И бежала через лес, долго. Потом… потом я вышла на дорогу, и один водитель привез меня домой. У меня нога и запястье были в крови… Тот тип, у меня его карточка осталась, он сказал, чтобы я позвонила, если он понадобится. Карточка у меня в квартире, можете проверить. Я не вру.

Она уставилась в пол, уткнувшись лбом в ладони, и замолчала.

– Сколько выстрелов ты слышала? – спросил Николя.

– Один… Только один.

Первый выстрел, с PéBaCaSi, – подумал коп. Тот самый, отметину от которого он безуспешно искал.

– Ты знаешь, где он был сделан? В гостиной? На кухне? В подвале?

– Я… я не знаю… Я в жизни не слышала выстрелов.

– По-твоему, кто стрелял? Женщина или он?

– Она. По той простой причине, что Жюльен так больше и не поднялся в спальню. А я прям закаменела, боялась шевельнуться и зашуметь. У меня минут пять-десять ушло, чтобы подтянуть кровать и чтобы она не скрипела, достать ключ и освободиться от этих гребаных наручников.

– А женщина – как она вошла?