Читаем Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера полностью

Вейдле, скорее всего читавший Шпета, отметил: «Если вся европейская культура построена на христианстве и классической древности, то и христианство, и классическая древность на ее западе не те, что на востоке. Запад вскормлен Римом и той Грецией, что прошла сквозь Рим; Восток непосредственно питается греческим наследством и тем, что от Рима перешло в духовное хозяйство Византийской империи». Правоверному католику Массису Греция близка лишь постольку, поскольку она «прошла сквозь Рим». В этом он отличался от Морраса, предпочитавшего эллинизм «иудеохристианству».

Третий аргумент в пользу антиевропейского, азиатского характера русской цивилизации Массис заимствовал у популярного во Франции Григория Вырубова, западника и позитивиста: «В России есть церкви, но никогда не было религии, кроме примитивного политеизма. Церковь понемногу изживала язычество, но ничего не давала взамен. <…> Россия никогда не была ни по-настоящему христианской, ни по-настоящему православной» (MDO, 91). Впрочем, кюре Аппер, читавший лекции в Институте «Action française», а до того много лет служивший в сельской церкви, говорил: «Французы – хорошие католики и плохие христиане» (DVA, 97).

По мнению Массиса, «сердце русского народа чувствительно к религиозным переживаниям – об этом говорят его благочестие и мистицизм, – но он плохо понимает учение Христа и догматы Церкви. Из-за ошибки своих духовных вождей он веками был лишен живительного света истинного учения, оставлен без какого-либо твердого морального и религиозного наставления, за исключением более или менее строгого исполнения самой внешней части культа, и отдан во власть суеверий» (MDO, 90–91).

Для автора «Защиты Запада» русский человек – носитель Хаоса. Особенно крестьянин – Массис читал Горького и знал слово «босяк» – природный анархист, перекати-поле, без представлений о законе, порядке и частной собственности, склонный к недеянию. В качестве авторитета он процитировал Николая Брянчанинова, автора переведенной на несколько языков «Истории России»: «Русский крестьянин ближе к китайцу, к тибетскому отшельнику, к индийскому парии, чем к европейскому крестьянину» (MDO, 81). Зпомним эти слова.

Петровскую европеизацию Массис считал не только насильственной и потому противоестественной, но сугубо внешней и потому неглубокой. Результат – пропасть между европеизированной элитой и примитивным народом. Автор подчеркнул, что Петра и его сподвижников в Европе интересовали только техника и внешние формы жизни (кафтаны – парики – табак), но не идеи, не литература, не искусство. Зато большевистская революция представлялась ему национальной, а не марксистской (т. е. западной), естественной, а не навязанной: «После двух столетий насильственной европеизации Россия вернулась к своим азиатским корням» (MDO, 69). «Революцией Россия исключила себя из Европы», – постулировал в 1921 г. Бенвиль (JBJ, II, 87).

Так думали многие, отказываясь принимать всерьез даже популярного в Европе Мережковского, который повторял: «Идея классовой борьбы <…> связывает большевизм с марксизмом, как пуповина связывает младенца с утробой матери. Именно по этой идее видно, что недалеко большевистские яблочки от яблони марксистской падают». «Европейцы думают, – предупреждал он в той же статье «Царство антихриста», переведенной и на французский язык, – что русский большевизм – болезнь для них не опасная: что-то вроде чумы на рогатый скот – к людям неприлипчива. Но если они ошиблись, то жестоко расплатятся»[263].

Массис – Мережковского не читавший или проигнорировавший – видел опасность большевизма не столько в его социальных идеях и практике, сколько в «азиатском» характере страны, где он победил, в сочетании с новой волной ее внешней экспансии. Советская Россия «собирается сама и собирает все народы Востока в поход против цивилизации, навязанной ей силой несмотря на ожесточенное сопротивление. <…> Из авангарда Европы в Азии, как говорили при Романовых, большевистская Россия стала авангардом Азии в Европе, как в эпоху великих татарских и монгольских ханов» (MDO, 69, 72–73).

В подтверждение Массис ссылался на евразийцев: цитировал Трубецкого и списком упомянул Карсавина, В. Ильина, Савицкого и Сувчинского (MDO, 75–76, 120), – но идею скорее заимствовал у Бенвиля. Тот еще в 1920 г. писал: «Азия восстала против Европы, а сегодня Азия начинается в Москве. <…> Объявлена война, являющаяся широкомасштабным восстанием рас и религий против западной цивилизации. Мы возвращаемся к худшим временам Средневековья. Люди, претендующие на создание нового порядка, умеют только разрушать основы старого порядка. <…> Под названием капитализма большевизм борется с Европой. Разрушение европейской цивилизации – вот чего жаждет его темный азиатский инстинкт» (JBJ, II, 36, 58). «Советы поднимают народы Азии против того, что они называют европейским империализмом», – повторял за ним Жорж Валуа[264]. Моррас уже давно видел за всем этим «руку Берлина».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука