«Каббалистические знаки», которыми славился почерк Морраса, разбирали только Пюжо и ценимый за это умение бессменный метранпаж, с листа диктовавший статью лучшему линотиписту. «За этим следовала великая драма корректур, – вспоминал Люсьен Ребате, работавший в
С точки зрения бизнеса это был кошмар, потому что другие парижские газеты в это время уже печатались. Все попытки повлиять на ритм жизни мэтра, даже при его согласии, оказывались безрезультатными. Почему? Продуктивность Морраса удивляла даже современников-журналистов. «У него потребность писа́ть, как у других писать», – каламбурил не стеснявшийся в выражениях Жорж Клемансо. Однако Массис замечал у него «физический ужас перед белым листом, на котором он должен писать» (MNT, 217), что заставляло откладывать начало работы до последнего момента – сейчас это называют прокрастинацией. К Моррасу подходит определение «упорядоченный прокрастинатор» – «человек, который успевает сделать многое, не делая чего-то другого»[49]. В предисловии к собранию стихов «Внутренняя музыка» он сетовал, что «ремесло ежедневной журналистики» не позволяет ему добиваться желаемой точности и совершенства выражений, но «обязывает подчиняться неумолимой необходимости», из-за чего «целый мир прекрасных и возвышенных мыслей остается забытым на дне чернильницы» (MMI, 50–52).
Задержанная в печати газета часто не попадала в киоски и на лотки и с опозданием уходила в другие города. «Не говоря об упущенной выгоде, – утверждал Ребате, – насмарку шло столько ресурсов и рабочего времени, что в сочетании с пеней за сорванный график доставки убытки составляли не менее трех тысяч франков за ночь. Моррас получал жалованье мелкого репортера[50], но стоил газете немалую часть того знаменитого миллиона, который вечно требовался и все же находился» (RMF, 124). Ребате писал это, порвав с бывшим патроном в том числе из-за его «систематической германофобии» (RMF, 19), но признавал, что «существование газеты и кредит, на который она еще могла рассчитывать, держались исключительно на гении старого борца, на его неиссякаемом пыле, неустрашимой мысли и неутомимой диалектике» (RMF, 119).
Робер Бразийяк, многолетний литературный обозреватель
С чувством выполненного долга Моррас в шестом или седьмом часу «пешком возвращался домой, наслаждаясь утренней свежестью и слагая в уме стихи, которые никогда не публиковал» (XVM, 97). И даже не всегда записывал…
В конце первого года издания тираж
По словам Димье, некоторое время возглавлявшего контору газеты, в ней царил полный хаос, особенно в делах бухгалтерии и подписки, а собранные деньги тратились безответственно и неэффективно, в том числе самим Моррасом (DVA, 337–355). Вечно убыточное предприятие (в 1920-е годы дефицит составлял до миллиона франков в год, в 1930–1935 гг. превышал миллион франков в год) существовало на пожертвования (WAF, 211–220, 404). Сотрудникам платили мало. Даже в идейно мотивированном коллективе такая добровольная бедность нравилась не всем, особенно молодым, считавшим, что героический период давно должен был закончиться. После поражения Франции