«Молодые люди из рабочего и среднего класса пришли к нам, вдохновленные разумной и пылкой доктриной Морраса, – вспоминал Доде. – Их количество росло, как снежный ком. Так началось широкое движение, которое должно было захватить большинство французской молодежи, не только студентов, но служащих, ремесленников, рабочих. Не могу сказать, что их рвение нас удивило. Мы рассчитывали на него, мы ждали его, нам было трудно поверить, что оно не возникнет. Но порыв оказался куда более живым и быстрым, чем мы могли вообразить. Отличным знаком явилось то, что он начался в Париже, а не где-то в провинции, где сохранялись монархические настроения.
Даже разорвав с Моррасом и покинув ряды монархистов, Димье, долго работавший с молодежью в качестве директора Института «Action française», с восхищением вспоминал «безукоризненное товарищество, немалую дисциплину, тягу к смелым поступкам, привычку бесстрашно ввязываться в уличные схватки то с полицией, то с республиканцами, которые быстро создали исключительный авторитет» этим молодым людям, «обновившим монархическое движение и придавшим ему свежесть и блеск» (DVA, 120).
Определение «королевские газетчики» впервые появилось на страницах
Добровольно оставшийся в тени столпов «Action française», Пюжо вместе с Вожуа был автором этого бренда. Одноименная статья, опубликованная 19 декабря 1898 г. за подписью Пюжо, побудила Морраса познакомиться с ним. Выяснилось, что еще 2 декабря 1887 г. они оба, совсем молодые, участвовали в демонстрации против президента Греви под лозунгом «Долой воров!». «У нас было одно стремление – к истине, – рассказывал Моррас Рене Бенджамену. – Одна любовь – к нашей родине. Одна дорога – прямой путь бескорыстного служения. Ничего больше»[55]. Так началась дружба, продолжавшаяся более полувека, до смерти старшего из них. Пюжо следовал за ним всюду, включая суд и тюрьму. «Быть спутником Шарля Морраса – честь моей жизни», – заявил он в последнем слове на суде[56].
В 1943 г. Моррас посвятил книгу «Стихийная контрреволюция», полную общих воспоминаний, «Морису Пюжо, чьи отвага, разум и мощный политический дух в наибольшей степени подходили для того, чтобы с 1899 по 1940 задумать и осуществить всё, что было настоящим действием в жизни “Action française”, – запоздалая дань должного уважения в знак старой дружбы, благодарности и неизменного восхищения» (CRS).
Морис Пюжо. 1900-е (Charles Maurras. Au signe de Flore. Paris, 1933)
Пюжо не придумал и не создал «королевских газетчиков», но оказался нужным человеком в нужном месте и в нужное время. Он не обладал ни блестящим диалектическим умом и литературным талантом Морраса (хотя был отличным журналистом), ни публицистическим и ораторским даром Доде (к тому же заикался), ни феноменальной эрудицией Бенвиля. Зато Пюжо «лучше, чем кто-либо другой, воплощал терпение и сознательность при изучении, чувство меры и точность при подготовке, твердость и силу при исполнении», как сказал знавший его и восхищавшийся им Роже Жозеф[57]. Он оказался гением организации. Среди его достоинств Доде выделил «дар и чувство действия» в сочетании с «холодным упорством» и «мудростью тем более мощной, чем больше риск, с которым он сталкивался» (LDS, 246–247).
Эти качества сделали Пюжо главным «техником»