Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

«На Рождество 1922 г. португальская королева Амелия и ее брат герцог Орлеанский были на чае у короля Георга V, где собрались только венценосцы, нынешние или бывшие. Обратившись к ним, Георг сказал: “Вы, французы, хотите оккупировать Рур, но мы будем противостоять этому всеми силами и, если надо, поднимем курс фунта до ста франков”. Королева Амелия сразу предупредила меня об этих враждебных намерениях, чтобы я сообщил правительству. Я написал Пуанкаре, что у меня есть для него важное сообщение. Запиской он попросил немедленно связаться со своим генеральным секретарем Перетти делла Рокка, который позже стал послом[206]. Высокий чин выслушал меня с улыбкой, доказывавшей, что агенты Кэ д'Орсэ не заметили у наших союзников никаких тревожащих настроений. Пуанкаре живо поблагодарил меня. Через несколько дней он оккупировал Рур» (MNE, 178).

В первый день 1923 г., накануне переговоров с англичанами, L'AF поместила на первой полосе статью Доде «Рурский залог». Заявив, что «политический вопрос, стоящий перед Францией», из «вопроса согласия» превратился в «вопрос энергии и воли», автор потребовал «взять за горло и за кошелек германских магнатов, подлинных королей демократии и реванша». Он призвал Пуанкаре игнорировать «союзников» и оппозицию – «подтвердить делом, а не только речами, независимость французской политики», пользуясь поддержкой парламентского большинства. «Если у него не хватает духа, пусть передаст дело в наши руки», – заключил «королевский прокурор».

V

Парижские переговоры Пуанкаре с Эндрю Бонар Лоу, преемником Ллойд Джорджа, 2–4 января 1923 г. завершились, по словам Морраса, «дружеским расставанием» (MMT, II, 188), а по позднейшей характеристике Боннэ – «разрывом франко-английского согласия» (BQO, 67). Англичане отвергли силовые меры, французы – предложения создать международный комитет экспертов с участием США, предоставить Германии мораторий на 4 года и зафиксировать суммы ежегодных платежей. Назвав 4 января оккупацию Рура «несчастием для экономической жизни всей Европы», Бонар Лоу, как сказал его «прогерманский» посол д'Абернон, «формально снял с себя всякую ответственность за результаты французского вторжения в Рур и выразил искреннее сожаление по поводу сложившейся ситуации. Одновременно французское правительство было заверено в том, что чувства дружбы между Англией и Францией остаются неизменными и что мы собираемся свести до минимума всякие предлоги для трений и конфликтов, вытекающих из французской акции»[207].

«Франция вновь становится хозяйкой своих дел, – ликовал Моррас на следующий день. – Ей придется разбираться с ними в одиночку, но давно пора так поступать». «Я никогда не восторгался планом простой оккупации или окружения Рура», – заявил он, призвав к решительным действиям. «Военная прогулка до самого Берлина может ускорить дезорганизацию Рейха и придать центробежным силам уверенность в том, что их защитят от сил объединяющих». Чувствуя запах войны, он снова потребовал превентивных мер против «внутреннего врага», добавив: «Почему бы Пуанкаре не ввести в правительство Доде, Барреса, Бенвиля, несколько решительных монархистов и националистов?» (ММТ, II, 188–192). «А теперь… живо в Рур!» – озаглавил Доде передовицу 6 января: «Уфф! Наконец-то мы освободились от этой сердечной, но невыносимой опеки, от этого английского ига. <…> Выпьем и снова нальем за вновь обретенную свободу действий!» (LDA, 217–221). «Я ставлю на хаос в Германии», – уверенно заявил он (LDA, 218).

Головокружение началось еще до успехов.

11 января французские и бельгийские войска оккупировали часть Рура площадью 4300 кв. км, где сосредоточены 80–85 % добычи германского каменного угля и 80 % производства железа и стали. Моррас торжествовал: «Через три года республика догадалась, что “Action française” было право, и оккупировала Рур» (WAF, 160). Формально вторжение ставило целью заставить Германию платить с помощью продуктивных залогов, т. е. конфискаций, причем у частных владельцев, хотя репарации – обязанность государства.

Имелись и другие причины. «Речь не об эксплуатации шахт и заводов Рура, но о контроле над ними», – признался Пуанкаре 19 февраля Барресу (GPR, 422). Однако близкий к деловым кругам журналист Фернан де Бринон утверждал, что многие магнаты французской металлургии не поддерживали идею оккупации Рура и тем более не были ее инициаторами, поскольку предпочитали мирно развивать с трудом налаженное партнерство с немцами, не отягощая его политическими конфликтами. Силовые меры попросту грозили их бизнесу большими убытками[208].