Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Канцлер Куно осудил агрессию, отозвал послов из Парижа и Брюсселя и призвал население к «пассивному сопротивлению», в чем его негласно поддержал британский посол. «Протесты берлинского кабинета смешны, – писал Бенвиль в день начала оккупации. – Правительство, которое не управляет ни хозяевами, ни рабочими и тонет в пучине бумажных денег, способно лишь на бессмысленные жесты. <…> Истинная проблема Германии, как и любой страны, заключается в правительстве. Порадуемся, что у нее оно плохое и что мы этому поспособствовали» (JBA, II, 88–89). «За границей и во Франции должны понять, – утверждал Баррес 16 февраля, – что сегодняшняя Германия представляет собой не великий народ, желающий сбросить оковы, но слепую толпу, которая душой и телом предана прежним амбициям. <…> Германия не признает свое поражение. Рур – это лишь повод» (GPR, 303–306).

«Мы останемся в Руре сколько нужно, но ни минутой больше», – заявил Пуанкаре в начале оккупации, отрицая наличие экспансионистских намерений. «Для того, чтобы не уйти из Рура слишком рано, – провозгласил Бенвиль, – возможно, потребуется больше воли, чтобы войти туда» (JBA, II, 93). «Мы вошли туда, когда захотели, – бахвалился он в июле. – Мы останемся, если захотим. И никто не может заставить нас уйти оттуда. <…> Мы можем быть спокойны и повторить, что лучше вызывать зависть, чем жалость» (JBJ, II, 185).

«Внешне триумф Пуанкаре был полным» (ДВФ, 68), но тактический успех обернулся стратегическим провалом. «Пассивное сопротивление» свело на нет экономический эффект похода, вызвав резкое падение франка, рост налогов и государственного долга – обратное тому, что обещал премьер, отправляя войска за «золотом бошей». Ллойд Джордж заметил, что «своим мелодраматическим нашествием на Германию в поисках репараций он продемонстрировал всё безумие попыток заставить немцев платить долги, когда касса пуста и кредиты исчерпаны» (ДЛД, 220). Дело было не только в «заговоре магнатов» и злой воле «прусских чиновников», как уверяли Баррес и L'AF. Тяжелая экономическая ситуация и произвол оккупационных властей вызывали волнения. Следовавшие за этим репрессии, включая стрельбу по бастующим рабочим, укрепляли антифранцузские настроения, которые объединили всех – от направляемых Москвой коммунистов до набиравших силу национал-социалистов.

Оккупация серьезно испортила франко-британские отношения. «Будучи хозяевами Рура, мы на равной ноге можем состязаться с импортирующими уголь англичанами и, в свою очередь, диктовать им наши условия», – писал орган промышленных кругов «L'Usine» (ПФИ, 172). Немцы тоже подливали масла в огонь. «Нынешние действия Франции, – говорил весной 1923 г. Эрих Людендорф журналисту Джорджу Виреку, представлявшему германо-американские круги, – могут быть поняты лишь как часть кампании против Англии. <…> Вместо того чтобы вернуть англичанам долг, французы – с тонкой иронией, на которую они одни способны, – строят за их счет колоссальную военную авиацию, которая сведет на нет мощь британского флота»[209]. «Цель Пуанкаре – не Германия и не Рур, но мировое господство, – подхватил Вирек. – Франция угрожает Лондону не меньше, чем Берлину»[210].

11 августа британский министр иностранных дел лорд Керзон не просто осудил политику Пуанкаре, но пригрозил сепаратными действиями. Куно ушел в отставку и был сменен Густавом Штреземаном, который следующие шесть лет бессменно руководил внешней политикой Германии.

Наихудшим оказался пиаровский эффект. Несмотря на оду Барреса «спокойствию, хладнокровию и сдержанности» французских войск в Руре (GPR, 332), уже оккупация 1921 г. с участием «цветных» частей (активным сторонником их использования был Манжен), солдаты которых не лучшим образом обращались с местным населением, подорвала престиж Франции. «Ни одно послевоенное событие не возбудило у американцев больше симпатии к Германии, чем оккупация Рура»[211]. Вирек прозвал Пуанкаре «франко-негритянским вождем»: тогда это было политкорректно. Бывший итальянский премьер Франческо Нитти писал:

«Степень цивилизованности победителей измеряется их поведением по отношению к побежденным. Поругание побежденных означает бесчестность победителей. <…> Наиболее культурные города Европы подвергаются оскорблениям и насилиям со стороны цветных войск Франции. Без всякой необходимости, просто в целях издевательства, германское население подвергнуто моральной и физической пытке, которой не знали прошлые века. <…> Рейнские города, больше всех сохранившие творения готики, сейчас заняты неграми, явившимися из хижин, сделанных из ила и грязи. <…> Даже сейчас, спустя уже несколько лет после заключения мира, желтые, коричневые и черные люди стоят на Рейне, совершая безнаказанно всяческие насилия и преступления»[212]. Подробности опускаю.

VI