Шарль Моррас и «Action francaise» против Третьего Рейха

Гораздо откровеннее высказался Тьерри Монье, ученик Морраса, которого многие молодые моррасианцы считали возможным преемником мэтра в качестве идеолога[32]. В предисловии к французскому переводу «евангелия» германской консервативной революции – «Третьего Рейха (Царства)» Артура Мёллера ван ден Брука – он писал: «Мы, французские националисты, не пытаемся объяснять молодым немецким националистам, ученикам Мёллера ван ден Брука вчера и победоносным соратникам Гитлера сегодня, что Версальский договор свят и что они должны его соблюдать. Мы можем отстоять его, поскольку это нам полезно, однако не верим в согласие немцев на него, поскольку он ставит их в невыгодное и униженное положение. Мы не пытаемся оправдывать Францию, как те третьесортные адвокаты, что правили нами после войны. Не пытаемся представить ее идеальной, возвышенной страной, лишенной аппетитов, амбиций и жизненных сил, которые одушевляют другие народы, неуязвимой с моральной точки зрения, отличающейся от прочих своей нерушимой невинностью. Франция – страна реальности. Ее права на жизнь по существу такие же, как и у других, но не менее, а может, и более значимые в той мере, в какой мы обладаем традицией цивилизации и способны на особую цивилизаторскую миссию. Но эти права не существуют без нашей воли и способности их защитить. Если мы откажемся защищать их, будет естественно, что у нас их отнимут»[33].

Отдав должное умению канцлера Брюнинга решать финансовые проблемы за счет победителей и одновременно вносить раскол в их ряды, Франсуа-Понсэ отметил, что не кризис вызвал к жизни нацистское движение. «Гитлера поддерживает германское правительство и даже сам Гинденбург. Они счастливы, что он собрал, построил, мобилизовал молодежь, что он воспитал у нее военную дисциплину, которую ей нельзя дать официально, и создал иерархическую организацию с помощью формы, знаков различия, кокард, знамен. Они очень благожелательно смотрят на человека, давшего Германии армию, которую она не может иметь, и привившего молодежи национальную идею» (HML, 132–133).

Важнейшим из предстоящих событий посол назвал выборы в прусский Ландтаг 24 апреля 1932 г. и оказался прав: на них из 422 мест нацисты получили 162 против ранее имевшихся у них 6. Коалиция социал-демократов и центристов лишилась большинства, и премьеру Брауну пришлось подать в отставку. L’AF возвестила, что «эра диктатуры приближается» (AAF-1933, 89).

Что было причиной этих успехов? Во-первых, согласно Массису, нацизм силен действием, а не доктриной, и это привлекает «завтрашнюю Германию». Ту самую радикальную молодежь, которая, как писал указавший на рост ее влияния публицист Фридрих Зибург, «с такой страстью трудится над созданием нации и сознательно порвала все моральные связи с окружающим миром в большей степени, чем любая другая социальная группа»[34]. «Рассудок кажется им угрозой для формирования характера, – отметил Массис. – Они жаждут действия, причем действия физического. Жить коллективной, направляемой, дисциплинированной жизнью, не думать, подчиняться, следовать за Вождем – гитлеровское движение в наибольшей степени соответствует этим коренным инстинктам германской натуры» (HMG, 198).

Вспомнил ли «Агатон» французскую «сегодняшнюю молодежь» начала 1910-х из собственной книги? Напомню ее портрет. Душевное и физическое здоровье, реализм и прагматизм, четкое понимание целей, тяга к знаниям в сочетании с недовольством «иссушающей эрудицией» и анти-интеллектуализмом как отрицанием «самокопания», уверенность в себе и своих силах, мужественное, волевое отношение к трудностям, политический и социальный активизм (вплоть до пристрастия к командным видам спорта), отрицание искусства для искусства и декадентского культа греха ради возврата к «классическим вкусам», патриотизм и национализм, католицизм (популярный в самых интеллектуальных лицеях: вера не противопоставляется знанию), стремление к моральной жизни, ранние браки как признак раннего духовного и социального взросления и осознания своей ответственности, понимание не только необходимости, но «чести служить», культ героев, рост реваншистских и антигерманских настроений после «беспримерных унижений» в Танжере (1905) и Агадире (1911), падение популярности идей социализма, интернационализма, пацифизма, материализма и атеизма, «моральной, интеллектуальной и политической анархии». Так там «наши», а тут «боши»…