Шарлатан: чудо для проклятого короля

Будто услышав слова короля, и подтверждая его мысль, Босой вскочил в клетке, и неожиданно зычным голосом провозгласил, перекрывая гомон толпы на площади:

– Содрогнемся же братья!.. Жители города, погрязшего в разврате, пороках и бесстыдстве! Художники малюют голых дев, а ремесленники напялили кружева! Кайтесь, пока не поздно! Ибо кругом война, и земля – наша мать – стонет под игом извергов!..

Король прыснул незаметным смешком, прикрывая ладонью рот.

– Сообразительный псих! Мигом собрался в поход… Так ты дашь армию Святейшество?.. А то ведь я его выпущу, – поинтересовался король, окуная куриную ножку в соус, и смачно впившись зубами в сочное мясо. – Соглашайся лучше по-хорошему…

Король принялся смачно жевать, всем своим видом показывая, как ему вкусно. Много лет никто не смел разговаривать с Иерархом настолько презрительно. Лицо духовного лидера страны побледнело от бешенства.

– Без моего благословения, никто не назовет твой поход справедливым, и бароны не пошлют свои армии… А благословения моего, ты не добьешься никогда!.. – сквозь зубы прошипел Иерарх.

– А оно мне надо?.. Высшая сила и без тебя, напрямую благословит мой поход. Невиданное чудо сотворит на пути моей армии, – пожал плечами король. – До конца пира еще не поздно объявить решение капитула. Присоединяйся. Будто ты в последний момент передумал, ради соблюдения традиции? А не согласишься – мне больше пользы от этого придурка. За ним чернь малолетняя побежит, целая армия…

Молодой король поднялся, бросив на стол салфетку, которой вытер руки. Уверенной походкой, под сотнями взглядов, Борхард приблизился к клетке с фанатиком.

– Открой! – кивнул он стражнику, небрежно ковыряя в зубах.

Стражник отодвинул засов, и распахнул дверцу клетки.

– Ну, что, Босой?! – не громко, но очень четко спросил король. Его слова расслышал даже самый пьяный участник пира. – Так и будешь языком молоть, сидя в клетке? Или пойдешь за своим королем в поход на извергов? Я могу простить твои злодеяния…

Босой в клетке демонстративно повернулся спиной к королю.

– Прощать или судить меня, земным владыкам не дано, – заявил он. – Меня судит высшая сила, и ведет меня ее непостижимый промысел…

Тут уже Верховный Иерарх не выдержал. Он вскочил со своего места, и провозгласил:

– Отпустить преступника веры не вправе даже король! Место ересиарха в пламенном трибунале. Судить его злодеяния будет духовный пастырь страны!

Босой метнулся к решетке, и высунув руку сквозь прутья, указал пальцем на Иерарха. Глаза его свирепо вылупились.

– Это ты, что ли пастырь?!.. – Босой дико расхохотался. – У тебя на пирах шестьдесят перемен блюд! Душа твоя смердит! Смрад ее чуют изверги, наступая на город!..

Голос Босого приобретал все большую мощь и глубину.

– Уймите, кто-нибудь этого сумасшедшего! – воскликнул Иерарх. – Я не собираюсь терпеть мерзости еретика, которым овладели силы ада!

Но Босой только сильнее входил в раж. Он вцепился в прутья решетки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. И продолжал выкрикивать яростные проклятия. В углах рта выступила пена. Брызги слюны вылетали из перекошенного рта при каждом новом обличении.

– Проклинаю тебя, лже-Иерарх! Твой смрад зовет, и манит врагов, убивающих наших женщин и детей!..

Иерарх не выдержал. Он простер руки, и распевно провозгласил.

– Ересиарх и лже-пророк!.. Это я проклинаю тебя, суккуб, инкуб, подлец!

Голос Верховного Иерарха славился, он был мощный и раскатистый. Но Иерарх распевал проповеди в храмах, перед замершими в благоговении жрецами и паломниками. Ему не доводилось орать на площади, стоя перед хмельной толпой. Гнев сыграл с Иерархом злую шутку. Голос его нервно дрогнул, и сбился на фальшивую ноту. Он осекся, и дальше над площадью неслись только вопли оголтелого фанатика.

– Проклинаю тебя, лже-пастырь, готовящий на бойню своих овец!… Ты блудишь на ложе порока с молодыми жрецами. Изжога терзает твое брюхо, набитое роскошными яствами, которые ты пихаешь в свой ненасытный рот!

Никто и никогда еще так не унижал Иерарха. В дуэли проклятий верховный жрец страны безнадежно проиграл бесноватому праведнику. Непривычный к поношениям Иерарх потерял голову. Иначе заметил бы короткий жест, который тайком отдал король своему фавориту – менестрелю. И то, как резво молодой кавалер вскочил из-за праздничного стола.

Иерарх в бешенстве развернулся к королю, и уже разинул рот, готовый проклясть и монарха, и предстоящий ему поход. Но тут по знаку менестреля трое горнистов, задрав трубы в небо, изрыгнули сигнал такой громкости, что горожане вокруг присели, зажав уши, лишь бы не оглохнуть. Обменявшиеся проклятьями духовные лидеры онемели от неожиданной дерзости.

Танцы на столе

Как только эхо трубного сигнала раскатилось по всем улочкам и переулкам, первым завопил менестрель.

– Почтеннейшие горожане! Представление про любовь!!!.. Хотите увидеть, как народ, спасенный из-под гнета извергов, бросится в объятия нашему королю?..