Шарлатан

Воронофф, обладая известным великодушием, не желал делить мир на победителей и побежденных – качество, так раздражающее нас в победителях. Едва прибыв в Чикаго, он тут же нанес визит вежливости доктору Лидстону, посетив его лабораторию. Выяснив, чем занимался доктор в последнее время, он, как рассказывают, воскликнул: «О-о, это замечательно! Ваши операции – для бедных людей, мои же – для богатых!»

Лидстон был вне себя от негодования. Этот похититель его славы не только проник в его лабораторию и рыскал по ней, разглядывая таблички и роясь в ящиках, но благодаря вероломству Торека получил право на выступление перед публикой! Как и опасался Лидстон, это выступление привлекло всеобщее внимание, став одним из главных событий года. «Что это был за день для всех нас, для всей чикагской профессуры, – писал Торек. – Весь амфитеатр был заполнен до отказа. Среди публики – знаменитости, видные горожане». Выступая, словно цирковой фокусник с ассистенткой, своей молодой и красивой американской женой, Воронофф ошеломил публику как лекцией, так и наглядными опытами с собаками. В зале не хватало только двух знаменитостей. Одним был Лидстон, который до самой своей смерти, последовавшей в шестьдесят пять с лишним лет, так и не простил Вороноффу кражу приоритета. Вторым был Джон Бринкли, который пытался ворваться в зал и тем нарушить всю степенность собрания. Однако доктор Торек, увидев его, запретил впускать этого «скользкого типа».

Но поездка, предпринятая Бринкли, не прошла даром. Рекламщик Моснат приложил все усилия, и ему удалось добыть трансплантологу желез важное приглашение в больницу на Парк-авеню, чтобы продемонстрировать там свое искусство. Таким образом, пути трех первопроходцев и трех звезд омоложения летом 1920 года пересеклись, накалив атмосферу и взметнув волну ажиотажа еще выше, тем самым подготовив сцену для «милфордского мессии» и превращению его в ярчайшую из звезд.

К тому времени доктор успел отточить и несколько видоизменить программу. Начиная с появления на свет Билли Ститтсворта, Бринкли называл своей миссией помощь женщинам, отчаявшимся зачать ребенка («Доктор Дж. Р. Бринкли тонет в ворохах писем от женщин, мечтающих о благословенном даре материнства»). Отвечая на эти горы посланий («Я отдала бы жизнь за счастье принести в этот мир ребенка», – писала Бринкли одна из женщин), он «был потрясен слезными мольбами» и стал считать своим священным долгом помощь женщинам в их несчастье, особенно после его открытия, когда гистэректомия[12] перестала быть приговором, а женщинам стала доступна операция по пересадке им козьих яичников.

Однако к середине 1920 года Бринкли постепенно отступил от этих притязаний – как и от притязаний на увеличение бюста и уменьшение количества морщин посредством операций, сконцентрировавшись на мужчинах, – возможно, потому, что заподозрил женщин в большей зоркости по отношению к результатам. С тех пор рождение наследников происходило редко и являлось уже эффектом побочным, главным же было превратить слабака в настоящего самца, готового «покрыть всех самок, сколько ему ни дай», согласно принятому на ура рекламному обещанию Бринкли. На мужчин эффект плацебо действовал безотказно, и Бринкли мог полностью на него положиться. Мужчины, как выяснилось, верили всему, как верил всему клиент, написавший ему однажды, чтобы узнать, наладится ли его сексуальная жизнь после трансплантации козлиного органа, если он дважды подвергался удару молнии.

Появление в Чикаго тем летом Бринкли вместе с соперниками добавило ему блеска респектабельности. Он словно втерся в их компанию, потому что, пока они отдавались выступлениям, демонстрировали свои эксперименты и готовили обоснования и публикации в научных журналах, он, не тратя время на эту ерунду и засучив рукава, помогал страждущему человечеству.

Пациенты, толпившиеся в его приемной, происходили из разных слоев общества – это были не только фермеры и рабочие. Размышляя на тему неизбывной человеческой доверчивости, британский медик писал: «Принято считать, что образованные люди не могут стать жертвами шарлатанства и всевозможных странных поветрий. Я совершенно не согласен с подобным утверждением. По моим наблюдениям, чем выше положение человека на социальной лестнице, тем большее влияние на него оказывают мода и его отношение к своему здоровью. Так называемая интеллигенция проявляет тут особую доверчивость».