Шарло Бантар

С первыми лучами солнца пускалась Клодина в путь по улицам квартала с тележкой, нагружённой свежими овощами, на которых блестели капельки росы. Её голос звонко раздавался в утреннем воздухе, когда она выкрикивала на разные лады: «Морковь, петрушка свежая, салат, сельдерей, редиска!..» Живописно выглядела её повозка, на которой были аккуратно разложены шары зелёной и красной капусты, горки тёмной фасоли, кучки ярких, золотившихся на солнце помидоров. Между овощами Клодина втыкала целые букеты из сельдерея, петрушки и укропа. А посреди всего этого великолепия восседал трёхлетний Клод. Ну и радовался же он своей ежедневной прогулке по утреннему Парижу! Ему никогда не надоедало глядеть по сторонам, а матери — перебрасываться с ним весёлыми шутками. Время от времени Клод запускал пухлую ручонку в букеты пунцовой редиски, выбирал самую крупную и с аппетитом вонзал в неё белые, острые, как у маленького зверька, зубы.

Домашние хозяйки, которым Клодина поставляла овощи, охотно оделяли гостинцами весёлого бутуза. Не было человека в квартале, который не знал бы зеленщицы Клодины и её Клода.

Вдали раздался раскатистый залп, за ним последовал другой, но занятые своим делом люди не обратили на них никакого внимания.

Кри-Кри весь ушёл в работу. Вместе с федератами он таскал камни, укладывал их рядами, громоздил на них мешки и брёвна.

Если и в работе он не отставал, то в песне безусловно был первым. В ритм движениям он затянул куплеты, которые распевал в те времена весь революционный Париж:

Я — Марианна.[26]

МарианнуВсе в мире знают — друг и враг.
Я веселиться не устану,
Заломлен красный мой колпак!

Иди же, Марианна,

И будет враг разбит.
Буди — уже не рано —
Того, кто спит!

Молотобоец возле горна,

Кузнец, моряк на корабле,
Шахтёр, в дыре сокрытый чёрной,
И старый пахарь на земле!
Вас буржуа лишает хлеба,
Суля на небе радость дней…
Одна издёвка! Пусто небо,
А наши ямы всё полней!

Иди же, Марианна,

И будет враг разбит.
Буди — уже не рано —
Того, кто спит![27]

Глава четвёртая Три друга

Однако время шло. Как ни был Шарло увлечён своей работой, он отнюдь не собирался опаздывать на торжество свержения колонны. Отбросив в сторону лопату, он стал надевать куртку.

— Здорово, Кри-Кри! — услышал он позади себя.

Кри-Кри обернулся и увидел высокого складного юношу. Это был его приятель Гастон Клер. Поверх синей куртки на нём был кожаный фартук, на руке болталась пара деревянных колодок. Он казался значительно выше и старше крепкого, коренастого Кри-Кри, хотя по возрасту они были почти однолетки. В день объявления Коммуны Гастону исполнилось пятнадцать лет. Кри-Кри недоставало до пятнадцати трёх месяцев.

У Гастона были мягкие светлые волосы, немного мечтательные голубые глаза. Чуть заметный пушок слабо вырисовывался над верхней губой.

Мальчики подружились не так давно.

Однажды мадам Дидье понадобилось починить туфли, и она послала Кри-Кри к сапожнику. Там он увидел Гастона, недавно приехавшего в Париж.

Деревенский житель вначале боялся большого города. Шум и непрерывное движение на улицах столицы смущали его.

Кри-Кри позабыл, что он сам уроженец провинции, и, считая себя теперь истым парижанином, свысока отнёсся к долговязому подмастерью, ничего не понимавшему в деликатной городской обуви. Вместе с другими подмастерьями и мальчишками дома, где жил сапожник, Кри-Кри называл Гастона «деревенщиной» за его привязанность к сельской жизни. Предметом постоянных шуток была корова Рыжая, принадлежавшая семейству Клер. Простодушный Гастон сам давал повод для таких шуток, делясь получаемыми из дому новостями: сколько Рыжая даёт молока, когда ей время отелиться…

Однажды дядя сердито упрекнул Шарло:

— С каких это пор ты причислил себя к чванным аристократам и начал с презрением отзываться о деревенской жизни? Кому-кому, а тебе не пристало забывать о том, как тяжела доля крестьянина, который до глубокой старости работает на земле, чтобы платить помещику непосильные подати. Можно только уважать Гастона за то, что он интересуется хозяйством своих родителей. Он-то не позабыл, что значит для них корова.

Кри-Кри смутился. Он не сразу понял, почему так обрушился на него дядя Жозеф, и стал было оправдываться:

— Я не хотел обидеть Гастона…

— Ещё бы! — прервал его Жозеф. — Этого только не хватало! Для Гастона тут нет ничего обидного. А за тебя мне стыдно. Ты должен учиться у Гастона, а вместо этого смотришь на него свысока.

С тех пор Шарло стал по-иному относиться к Гастону. К тому же молодой сапожник оказался охотником до чтения книг, для чего всегда находил время.