Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

– Это все? – спросил он спокойно, когда Сюлли замолчал.

– Да, все, – ответил тот, удивленный этим спокойствием. – Я надеюсь, что ваше величество примете строгие меры. Это уже чересчур, надо положить конец… Дело идет не только о достоинстве короны, о государстве, о жизни, может быть…

Генрих печально улыбнулся.

– Завтра… может быть, мы подумаем.

– Завтра?..

– Увы! Мой бедный друг, я счастлив сегодня… Я чувствую, что здоровье возвращается ко мне… Дай мне насладиться спокойно моим счастьем… хорошие дни так редки!

– Но, государь, эта потеря…

– Они не посмеют… Они угрожают и только… Притом моя жизнь в руках Господа… Спокойствие, спокойствие прежде всего!

Он вернулся к своему месту у игорного стола, между тем как Сюлли, черты которого еще более омрачились, ушел, с отчаянием качая своей белой и голой головой.

X

Девять часов пробило на колокольне собора Парижской Богоматери.

Малый мост был почти пуст.

Дверь лавки под вывеской «Два ангела» тихо отворилась; женщина, закутанная в темный плащ, совершенно скрывавший ее стан, тихо вышла и, осмотревшись вокруг боязливо, направилась быстрыми шагами к центру города.

В то же время тень отделилась от стены напротив магазина и вышла осторожно, как бы боясь быть примеченной, на середину улицы.

Это был высокий и сильный юноша. Он колебался с минуту, осматривая окрестности.

– Это она, – сказал он голосом, дрожавшим от волнения. – Мариетта, в какое время!..

Он бросился бегом в ту сторону, куда пошла Мариетта.

Он скоро ее догнал, но, приблизившись, заметно замедлил шаги, шел на цыпочках, будто боялся к ней подойти… Два раза он был почти возле нее и протягивал руку, чтобы остановить ее за плащ… и каждый раз отступал.

Но она, слыша, что за нею следуют, сначала ускорила шаги, надвинув на лицо капюшон плаща, но через некоторое время, так как погоня не прекращалась, судя притом по робости преследующего ее, что он не опасен, остановилась и быстро обернулась.

– Перестаньте, пожалуйста…

– Мариетта…

– Этот голос… Как, это вы, Жан!

– Да, это я.

– Зачем вы следуете за мною? Вы подстерегаете меня?..

– Стану ли я вас подстерегать!.. Я не осмелюсь…

– Объясните же, что вы здесь делаете?..

Она с гневом топнула ногой. Голос ее был резок, отрывист, повелителен… Бедный Жан оставался безмолвен, робко мял в руках шляпу в позе виновного, просящего прощения.

– Я видел, как вы вышли, – прошептал он наконец, – и подумал…

– Вы опять шатались под моими окнами?

– Вы знаете, что все мое счастье заключается в том, чтобы смотреть вечером под окнами… так как вы не хотите принимать меня…

– Я принимаю вас каждое воскресенье… Не довольно ли этого?

– Но ваши родители выбрали меня в мужья… притом вы знаете, что я вас люблю… люблю больше жизни…

– Как мне этого не знать?.. Вы беспрестанно твердите это.

– Боже! Неужели я рассердил вас, говоря…

– Нет… потому что вы так этим хвалитесь, что мои родители выбрали вас моим мужем… Ну что за гримасу вы скорчили?

– Извините меня, Мариетта, но вы говорите это таким странным образом… Точно этот брак вам не нравится. Это приводит меня в отчаяние!

– Если вы желаете знать, Жан, что мне не нравится, то я вам скажу: ваше смешное шпионство.

– Но я ведь должен быть вашим мужем!

– Хороша причина! У вас будет довольно времени мучить меня после… не начиная теперь.

– Боже милосердный, мучить вас, Мариетта! Но я отдал бы жизнь за то, чтобы доставить вам удовольствие…

– Это совершенно бесполезно; вы знаете, что я не потребую от вас жизни.

– Потребуйте от меня всего, всего… кроме того, чтобы не видеть вас…

– Но я думаю, что вы преследуете меня теперь по улицам не для того, чтобы видеть меня; теперь ничего не видно, если только вы не видите в темноте…

– Вот вам вся правда, Мариетта… Я стоял там в надежде увидеть вас или услышать ваш голос… когда увидел, что вы вышли…

– И пошли за мною, чтобы узнать, куда я иду… И вы не называете это шпионством?

– Бог мне свидетель, что я не имел намерения… Но как ваш будущий муж, не имею ли я права знать?..

– Мой будущий муж! Не забывайте этого, Жан… когда вы сделаетесь моим мужем, вы будете иметь право ревновать… не прежде, сделайте одолжение…

– Не прежде! Но подумайте, до какой степени я вас люблю… Вы вся жизнь моя, все мое мужество… Неужели вы думаете, что я могу с удовольствием видеть прогулки этих смелых придворных ветрогонов под вашими окнами и что вы для них сохраняете ваши милые улыбки?

– Теперь упреки!

– О нет, я знаю, что вы добродетельны…

– Право, вы имеете такое мнение обо мне… Знаете ли, что это очень лестно?..

– Не смейтесь… Я должен сказать вам кое-что очень серьезное… Я бедный работник у мастера серебряных дел… Но если узнаю, что один из этих господинчиков, которые не уважают ничего и считают игрушкой честь наших дочерей и невест, увлекает вас к дурному… клянусь Богом, что он не выйдет живым из моих рук…

Робкий влюбленный, который только что не смел говорить, преобразился. Он как будто вырос, он был красноречив, почти ужасен…

Белокурая Мариетта, с губ которой исчезла лукавая улыбка, пристально смотрела на него… Она протянула ему руку.

– Бедный Жан… – сказала она.