Шарм

– Это почему? – Я запускаю руку в волосы, едва удерживаясь от того, чтобы не начать рвать их. – Ты же сделала это, когда за нами гнался дракон.

– Да, но на то были серьезные причины. Теперь же, когда их нет, я буду передвигаться на своих двоих.

– Их пока нет, – язвительно поправляю ее я. Ведь он улетел не навсегда. И, если Грейс и дальше будет такой упрямой, нам придется добираться до этих гор целую вечность. Но, возможно, теперь, когда непосредственной опасности больше нет, она не хочет, чтобы я прикасался к ней по другой причине… – Если это из-за того, что мы почти поцеловались…

– О чем ты? – вкрадчиво спрашивает она. – Если мы с тобой поцеловались или почти что поцеловались, то я об этом уже забыла.

Что ж, после такой отповеди парень определенно понимает, что пока что ему ничего не светит, верно? Само собой, в ее голосе слышится дрожь, свидетельствующая об обратном, но я совершенно точно не стану тыкать ее в это носом. Тем более что мне совсем не хочется целовать девушку, которая сохнет по моему младшему братцу. И о чем я только думал? Своими объятиями она просто сбила меня с толку – я буду придерживаться именно этой версии.

Но я продолжаю стоять на своем.

– Значит, у тебя нет причин не запрыгнуть мне на спину, верно?

– Помимо того, что это отдает ребячеством? – Она морщится, собирая волосы в конский хвост, затем стягивает с запястья резинку и сооружает на макушке огромный узел. Я видел, как она делает это не меньше сотни раз, и продолжаю ждать, когда все эти непокорные великолепные кудри вырвутся из плена и упадут ей на плечи.

До сих пор этого не случалось, но, судя по тому, что ее узел уже клонится влево, возможно, сегодня это наконец произойдет.

– А ты считаешь, что заставлять нас тратить больше времени и усилий на дорогу, чем необходимо, это не ребяческий каприз? – спрашиваю я. – Потому что все указывает на то, что ты пытаешься устроить мне сцену.

– Это потому, что тебе вечно кажется, будто я только и думаю о том, чтобы устроить тебе сцену, – отвечает она с самой чудовищной имитацией британского акцента, которую я когда-либо слышал.

– Я произношу слова совсем не так, – говорю я ей, когда мы трогаемся в путь.

– Именно так. Особенно когда ты зол. Или когда ты думаешь, что твоему драгоценному нижнему белью грозит опасность.

– Вообще-то моему нижнему белью действительно грозила опасность. – Я уставляюсь на нее, прищурив глаза. – А если точнее, то оно подверглось атаке. И, чтобы ты знала, я еще отплачу тебе за это чудовищное преступление.

Это должно было прозвучать как угроза, но кажется, я уже не внушаю ей того страха, который внушал прежде, потому что Грейс только усмехается:

– Ну, не знаю. У тебя был очень забавный вид, когда ты хныкал насчет своих драгоценных трусиков.

– Не трусиков, а боксеров, – поправляю я ее. – И к тому же производства «Версаче».

Она смеется, затем смотрит на меня с любопытством:

– А что вообще связывает тебя с «Версаче»? И с «Армани»? Хотя я знаю, что Джексон носит «Гуччи»…

– Ну еще бы, – презрительно фыркаю я. – Удивительно, что он не расхаживает с одним из этих хлыстов для верховой езды. Этот стиль так старомоден.

– Ого! Какой же ты сноб.

Я бросаю на нее многозначительный взгляд:

– Я принц вампиров, мне больше двух сотен лет, и у меня куда больше силы и денег, чем положено иметь человеку. Так что, конечно же, я сноб.

– Надо же. Какое откровенное признание. – Она качает головой, будто удивляясь.

Не понимаю почему. За все то время, что мы были заперты вместе, я никогда не притворялся. Ни разу.

– Люди должны всегда быть самими собой, со всеми своими недостатками. И тот факт, что у меня недостатков больше, чем у большинства людей, ничего не меняет.

Грейс ничего не отвечает. Впрочем, я и не жду, что она что-нибудь скажет. За исключением тех случаев, когда она раздражена, испугана или замышляет месть, она неизменно слишком добра. Это одно из тех ее достоинств, которые я особенно ценю.

Мы проходим в молчании больше мили, и окружающий пейзаж вызывает у меня все большее любопытство. Где же мы находимся? Обычно я связываю фиолетовые и лиловые оттенки с ранним утром. Когда мы тронулись в путь, солнце как раз начинало всходить над горизонтом перед нами.

Но чем ближе мы подходим к горам – а солнце восходит прямо над ними, – тем больше я убеждаюсь, что здешние краски связаны не с рассветной порой, а с ландшафтом этого мира.

Сейчас он немного напоминает Марс – только почва здесь не красная, а фиолетовая. Как и небо. И все остальное. Скалы, холмы, даже солнце – все окрашено в разные оттенки лилового, от светло-сиреневых тонов до темно-фиолетовых. Горы, виднеющиеся впереди, все еще выглядят черными, но, когда по моей ступне пробегает лиловое существо, похожее на ящерицу-геккона с шестью лапками, я начинаю смотреть с подозрением и на них. Возможно, я и заблуждаюсь, но я уверен – когда мы доберемся до них, окажется, что они не черные, а темно-темно-фиолетовые.

Я понятия не имею, что все это значит. Последние полчаса я ломал голову, пытаясь понять, где мы можем находиться. Но так ничего и не понял.