Шарм, или Последняя невеста

– Да, конечно, – дверь в кабинет распахивается, болгарин расшаркивается перед Севером, крепко пожимает руку и, проходя мимо меня, незаметно подмигивает. Неловко улыбаюсь и закручиваю сильнее руки на груди. Не нравится мне этот тип. Прямо вот Киркоров, только помоложе. Хитрая морда у него, очень хитрая.

Когда шаги помощника стихают, а дверь запирает нас с женихом в тишине пустого здания, Генри подходит ближе и обнимает со спины.

– Нравится здесь?

– Очень, – поворачиваю к нему голову и ловлю глубокий, ласковый поцелуй.

– Идем, я тебе все покажу, – говорит Генри, оторвавшись от губ. Дышит горячо и поглаживает ладонью спину.

– Это какая по счету школа?

– Я сбился уже, если честно, – он пожимает плечом, будто не делает ничего особенного, и берет меня за руку.

Под ногами хрустит побелка, но помещения чистые и ровные. Север смотрит вперед и рассказывает о планах:

– Здесь будет класс для самых маленьких. Вольная стена, где они будут рисовать, что захотят, а здесь, – он проводит меня в боковое крыло и подталкивает в большой широкий зал. – Тут хочу сделать балетный класс.

Меня пробирает холодом.

– Почему балетный?

– Не знаю, – он улыбается. – Просто. Мне нравится балет. Он нежный, трепетный, ранимый. Всегда мечтал и вот решился.

– Почему сейчас, Генри?

А говорил, что ничего обо мне не знает. Мне неприятно. Север обманывает и скрывает, потому я отрываю ладонь, освобождаясь, и прохожу вперед.

– Ты вдохновила меня, – говорит он тихо.

– Я или мои старые приключения?

– Ты увлекалась балетом? – удивленно говорит он и подходит ближе. – Так вот откуда у тебя такая утонченная походка и выправка шеи. Станцуй мне.

Он шутит?

После того, как я в шестнадцать вышла на сцену, а партнер уронил меня в оркестровую, прямиком в барабанную установку, я больше никогда не надевала пуанты. Во всем виноват шарм. Он ушел так стремительно, что Олег потерял равновесие, скривился и разомкнул пальцы.

Смех в зале стоял такой, что у меня уши до сих пор закладывает. Смеялся и Олег. Так раскатисто и открыто, откровенно потешаясь над моим горем. Я тогда сломала ребро и растянула стопу, а еще изрезала о рабочую тарелку бедро, до сих пор шрам остался.

Я кричала от боли, а они смеялись.

– Не хочу, – отступаю в холл.

Сбегаю, потому что сердце перестало слушаться. Сейчас снова раскисну, а я не хочу. Не хочу показывать жениху свои нелепые детские слезы.

Почти дотягиваюсь до входной двери, как Генри оттягивает меня назад и прижимает собой к стене.

– Что. Тогда. Случилось?

– Ты же и сам знаешь, – прячу взгляд. Его глаза слишком раскрывают меня, берут в плен. Прикрываю веки, как в банкетном зале. И Генри повторяет свой жест: тянет за подбородок вверх и заставляет на себя смотреть, но я сильнее смыкаю веки.

– Я не рыскал и перебирал твои грехи или ошибки. Мне это не нужно. Мне на прошлое плевать. У меня есть только…

– Сладкое Сейчас, – дополняю его мысль и распахиваю глаза.

– Я хочу тебя, ромашка, – шепот влетает в губы и разбегается по коже множеством электрических жучков.

– Ты так говоришь, словно от этого зависит твоя жизнь.

– Мне кажется, что если я тебя не притяну к себе сейчас, не выпью твои стоны, не почувствую запах твоего экстаза, я просто кончусь на месте. Ты меня делаешь больным на голову.

– Я тебя боюсь, Север Больнаяголова.

– Бойся. И подчиняйся, – он тянет меня за собой в кабинет. Ноги наливаются тяжестью, сладкая нега обволакивает тело, бедра сводит истомой. Генри заразил меня жуткой болезнью, которой я не могу найти названия.

Подхватив меня под ягодицы, Север усаживает на стол и утыкается взглядом в распахнутые полы куртки. Отодвигает ее, стягивает с плеч. Я знаю, что это безумие, но не могу противостоять. Подаюсь к нему, мучаю в кулаках темную рубашку, избавляюсь от пуговиц, вытаскиваю тонкую ткань из тугого пояса. Пряжка звенит, молния вжикает, и Генри оказывается совсем рядом.

Тяжелая ладонь заставляет меня лечь, сильные руки сгибают ноги в коленях и раскрывают, заставляют меня краснеть и прятаться под ресницами.

– Валери… хочу, чтобы ты знала, – тихо говорит Генри и стягивает с ног колготы. – Ты особенная.

– Не смеши. Тебе до тридцати лет наверняка попадались девушки поопытней.

– Думаешь, все дело в этом? – жених отбрасывает последний клочок ткани, что прикрывал мои бедра, задирает до груди платье и тянет меня к себе, заставляя сесть.

– А в чем тогда?

– В запахе. Во взгляде. В остром языке. В твоей ранимости. В твоей силе.

Молчу, потому что это странно. Странно слышать от человека, что не может полюбить, вот такие искренние слова. Неужели он делает это ради обычного секса? Ублажает, кормит ласковыми словами, поит нежностью и наполняет такой нужной мне харизмой.

– Валери, – он замолкает, смотрит на меня, растрепанную, раскоряченную на столе, и рычит.

Шуршит упаковка презерватива, я на миг отворачиваюсь и кусаю губу. Правильно ли я делаю, бездумно отдаваясь первому встречному? Да, Генри мне нравится, да, меня влечет шарм, но голова же есть на плечах.