Шарманщик

И начинали ненавидеть правители друг друга, считая себя избранными. И готовились они к праведной войне, приближая час выборов в Хрустальном замке.

* * *

И вручил Джаад страшное оружие правителю Сардисса. И считалось это оружие даром великим, которым смогут воспользоваться во благо уцелевшие воины.

– И пойдут они со мной рядом во всем белом, ибо они достойны, – говорил Джаад. – Тот, кто победит, будет, таким образом, облачен в одежды белые. Я не сотру его имени из книги жизни, а признаю его имя перед ангелами.

И перенес Саддук Джаада в Дельфию. И вручил ангел, явившийся правителю этой страны, точно такое же оружие, как и правителю Сардисса. И не нарушилось равновесие сил. И ни один из законов Хрустального замка не был запятнан. И слушали его либертинцы, соглашаясь со всем, что он им говорит, потому что говорил он им то, что хотели они услышать.

– Я заставлю всех прийти и склониться к ногам вашим, и узнают они, что возлюбил я вас. Ибо исполнили вы мой наказ. Я же в свою очередь буду охранять вас от испытаний, которые надвигаются на весь мир. Победивший станет колонной в храме Бога моего и не выйдет из него более…

И кивали правители. И желали они начать войну. И разделился мир надвое. И одна часть вершила судьбу Тиния, а другая Рогила. И ударили колокола в хрустальном замке. И закончена была миссия Джаада.

* * *

– Пора уходить, – сказала ему Бертина. Капюшона на ней не было, и холодный ветер трепал седые волосы.

– Что станет теперь с этим миром? – спросил Джаад, любуясь далекими снежными вершинами.

– Он не умрет, – заверила Бертина. – Они и раньше убивали друг друга. По нашей воле или по собственной – неважно. Но за последние столетия, что я провела здесь, мне начинает казаться, что этому миру войны просто необходимы. Они у них в крови. Их жизни слишком коротки, чтобы любить тишину и покой. Может быть, они боятся этого, потому что думают, что именно такой будет смерть? Да, наверно, именно так. Осознание собственной смерти неизменно довлеет над ними, заставляя доводить самих себя до отчаяния, и там, в бездне собственной безысходности, находить надежды и двигаться вперед.

– Думаю, это их право, – сказал Джаад.

– Тогда чего же ты переживаешь за них?

– Не за них, Бертина. За себя. Они будут убивать друг друга, и кровь эта будет на моих руках. Как я смогу с этим жить?

– Ты всего лишь посланник, Джаад.

– Я убийца.

– Ты убийца с тех самых пор, как Легий выбрал тебя для этого. Но ты не делаешь ничего такого, чего бы не хотели эти люди.

– Люди… – произнес одними губами Джаад. И даже ветер стих, словно прислушиваясь к словам сошедшего с небес ангела.

* * *

Построенный в заснеженных горах дом выглядел обжитым и ухоженным. Крепкие промерзшие бревна плотно прилегали друг к другу. Белый дым клубился над крышей. Небо было голубым и чистым.

– Посмотри, – позвала Бертина Джаада, указывая на замерзшее окно.

Там, за ледяными узорами, где господствовали тепло и покой, темноволосая женщина кормила грудью младенца. Его крохотные губы снова и снова жадно обхватывали набухший коричневый сосок и снова и снова выпускали его изо рта. Беззубый рот инстинктивно причмокивал, а по щекам текло материнское молоко.

– Почему они живут здесь? – спросил Бертину Джаад.

– Прячутся, – сказала она. – Прячутся, потому что знают, что скоро начнется война. Война, которую начал ты, Джаад.

– Я хочу поговорить с ними.

– Зачем?

– Не знаю. Может быть, попросить прощения. Сказать, что война продлится недолго.

– Для тебя недолго, Джаад.

– Неважно. Я… Я… Я просто хочу прикоснуться к ним. Ощутить их тепло. Заглянуть в их жизнь.

– Ты знаешь, что это невозможно.

– Нет ничего невозможного, Бертина, – Джаад вышел из спасительного поля Саддука и постучал в закрытую дверь…

* * *