Шарманщик с улицы Архимеда

Над этим рисунком любимого мастера я ломал голову уже много лет назад. Помнится, для того, чтобы понять наконец смысл этой гротескной сцены, я купил астрономически дорогой академический фолиант «Рисунки Босха». Внимательно прочитал его, но так и не нашел ответа. Обидно! Потому что для современников мастера эта сцена ни в коем случае не представлялась загадочной и гротескной. Скорее всего это иллюстрация к простейшей максиме или метафоре.

Некоторые полагают, что человек, спрятавшийся в коробе – это символ обжорства. А птицы, вылетающие из его зада – мотовства. Вроде птицы, это деньги, которыми мот так разбрасывается, что они улетают от него как птицы. Получается, что человек в коробе – это обжора и мот одновременно, он выбрасывает деньги на ветер… из собственной задницы. Да еще и трус, боится взглянуть правде в глаза – спрятался.

А кто же «малец» с лютней и «ведьма» с щипцами? Это его сын и жена. А на обратной стороне рисунка жена сама решила обуздать мужа – доступными ей кухонным инструментом. А кто же эти толстопузенькие мальчишки, охотники за птичками? Это торговцы, наживающиеся на обжорах и мотах. А женщина-брюхо на ходулях что тут забыла? Это адский демон, который пожирает мотов и обжор.

Правдоподобно? А черт его знает. Может быть, все ровно наоборот.

…

На центральной части «Триптиха отшельников» синеватый голозадый человек, засунувший голову в синеватый же короб появляется на детали своеобразной полукруглой «кафедры» с рельефами, перед которой коленопреклоненный Иероним молится распятию. В его зад вставлена палочка или ветка, на которой сидит сова. А другие птицы… да, и тут есть птицы… не вылетают из ануса спрятавшегося, а наоборот, собираются в него влететь. Это что же, он не мот, а наоборот, стяжатель? Говоря понятным современному русскому языком – собиратель земель?

Палочка, ветка или стрела в заду персонажа Босха – это, кажется, знак «греха против естества», как тогда выражались церковные авторитеты. Так что тут перед нами вроде бы не только обжора и стяжатель, но и содомит. А сова на палочке – это что?

Искусствоведы так и не смогли понять, что все-таки олицетворяют разбросанные и тут и там совы на картинах Босха. Микроскопические, средние и громадные.

Мудрость Афины или глупость шильдбюргера?

Грех или равнодушие к греху?

Авторы Проекта пришли к выводу, что сова играет на картинах Босха роль своеобразного «наблюдателя». Только наблюдает эта птица как мне представляется не то, что происходит вокруг нее, а нас с вами. И эта сова, сидящая на палочке, всунутой в зад спрятавшегося в коробе человека, тоже смотрит не на его зад и не на других птиц, подлетающих справа, а на зрителя картины. На меня. Смотрит своим рентгеновским оком. Неужели она видит во мне то, что я сам в себе не замечаю?

Не это ли «видение нас» и есть главное магическое свойство картин хертогенбосского мастера?

Он смотрит на нас и показывает нам, какие мы есть на самом деле, а мы смотрим в зеркало и не верим ему. Только зубоскалим и ржем как лошади.

…

После трех часов общения с работами Босха я вынужден был покинуть темные залы. Нервная энергия исчерпалась, и картины начали жечь уже не мою сетчатку, а мозг.

Перед тем, как выйти из здания музея – под дождь и снег – зашел в музейный магазин, чтобы успокоиться и прийти в себя. Тут, под эгидой JHERONIMUS FOREVER YOURS продавался Босх, адаптированный для человека общества потребления и удовольствия. Босх – набор конфет, Босх – яблочный торт, светильник, галстук, значок, напиток, игральные карты, записная книжка, настольная фигура, почтовая марка, майка. Лениво просмотрел всю эту муру… подивился голландскому юмору (яблочный торт назывался «Страшный суд»), ничего не купил и вышел на улицу. Побрел к собору Святого Иоанна.

…

В путеводителе было написано, что за двести кальвинистских лет собор пришел в такой упадок, что его с наполеоновских времен ремонтируют, но так и не привели в порядок. Действительно, кое где и снаружи и внутри стояли леса.

Вошел. Позднеготическая церковь… большая, больше ста метров в длину. Своды высокие, звенящие… но не потрясающие, как например в Кёльнском соборе, а умеренные. На потолках растительные орнаменты. Тяжелый старинный орган, отделанный великолепной резьбой по темному дереву, – казался каким-то ужасным, не музыкальным, а погребальным инструментом. Крематорием…

Знаменитая кафедра. Посредственная живопись. Скучные витражи. Внутри и снаружи – сотни скульптур позднего времени, есть даже ангел, говорящий (наверное с Богом) по мобильному телефону. Посмотрел и капеллу, принадлежащую когда-то Братству Богородицы, в которой или рядом с которой был похоронен Босх. Душевного подъема не ощутил. Может быть потому, что во всем составе собора нет ни капельки от Босха. Ни намека, ни воспоминания… не говоря уже о его стиле. Казенщина. Вместо «рассудочной пропасти» – бетонированная яма.

Собор полон скучных следов мрачных протестантов и слюнявого китча поздних католиков…