Шаровая молния

– Да, я помню ту ночь. Это был праздник середины осени. Суббота. Из всех малышей в детском саду для детей военных я осталась одна. Я сидела на стульчике во дворе, сжимая в руке пряник, которым меня угостила воспитательница, но смотрела я не на него, а на калитку. «Бедняжка Юньюнь, твой папа на службе и не сможет забрать тебя сегодня, – сказала воспитательница. – Тебе придется остаться на ночь в садике». «Папа никогда не забирает меня из садика, – ответила я. – Меня забирает мама». «Твоя мама умерла, – сказала воспитательница. – Она отдала свою жизнь за родину. Больше она никогда не заберет тебя из садика, Юньюнь!» Я уже знала страшную правду, но теперь надежда, которую я лелеяла на протяжении целого месяца, окончательно умерла. Все это время входная калитка садика являлась мне во сне и наяву. Разница заключалась лишь в том, что во сне мама всегда входила в калитку, но, когда я не спала, калитка оставалась закрытой… Та субботняя ночь стала переломным моментом в моей жизни. Мое одиночество моментально превратилось в ненависть, в ненависть к тем, кто отнял у мамы жизнь и вынудил папу оставлять меня одну в садике даже в день праздника.

– Я приехал к тебе неделю спустя, – сказал генерал Линь. – Ты не выпускала из рук спичечный коробок с двумя пчелами. Воспитательницы боялись, что пчелы тебя ужалят, и пытались отобрать у тебя коробок, но ты плакала и кричала и не отдавала его им. Твоя ярость их испугала.

– Я сказала тебе, что хочу выдрессировать этих пчел так, чтобы они жалили врага, как они жалили маму, – сказала Линь Юнь. – Я даже с гордостью изложила тебе свои соображения насчет того, как убивать врагов. Помню, я сказала, что свиньи любят есть, поэтому нужно выпустить много-премного свиней туда, где живут враги, чтобы свиньи съели все продовольствие и враги умерли от голода. Еще я придумала с помощью маленького громкоговорителя, установленного рядом с домами врагов, по ночам издавать жуткие звуки, чтобы пугать их до смерти… Мне постоянно приходили в голову такие идеи. Для меня это стало увлекательной игрой, бесконечно веселившей меня.

– Я был встревожен, видя такое в своей дочери.

– Да, папа. Однажды, когда я закончила свой рассказ об очередном способе убить врага, ты какое-то время молча смотрел на меня, затем достал из бумажника две фотографии. Совершенно одинаковых, но только у одной был опален угол, а на другой были бурые пятна, которые, как я узнала впоследствии, были кровью. На фотографиях была семья из трех человек, оба родителя военные, но форма у них была не такая, как у тебя, папа, и у них были погоны, которых у тебя тогда еще не было[24]. Девочка была примерно одних лет со мной, хорошенькая, с розовыми щечками, похожими на дорогой фарфор. Выросшая на севере, я никогда не видела такую кожу. Длинные черные волосы ниспадали до пояса. Девочка была такая красивая. И мама у нее тоже была привлекательная, а отец был такой красивый, что я прониклась завистью ко всей семье. Но ты объяснил, что это вражеские солдаты, они были убиты огнем нашей артиллерии, а эти фотографии забрали с их трупов. И теперь у хорошенькой девочки с фотографии больше нет ни мамы, ни папы.

– Я также сказал, что враги, убившие твою маму, не были плохими людьми, – сказал генерал Линь. – Они поступили так, потому что были солдатами и до конца выполнили свой долг. И твой отец тоже солдат и должен выполнять свой долг и убивать врагов на поле боя.

– Я все помню, папа. Конечно, я все помню. Ты должен понять, что это были восьмидесятые годы. В то время то, чему ты меня учил, было еще непривычным и странным. Если бы правда всплыла, это положило бы конец твоей военной карьере. Ты хотел вырвать у меня из души семена ненависти до того, как они прорастут. Ты показал мне, как сильно меня любишь, и я до сих пор признательна тебе за это.

– Но это не помогло, – вздохнул генерал Линь.

– Не помогло. В то время мне просто было любопытно, что же это такое – долг, который заставляет солдат убивать друг друга, но не испытывать ненависти к своим противникам. Однако для меня все было по-другому. Я по-прежнему хотела, чтобы пчелы до смерти изжалили врагов.

– Мне было больно слушать тебя. Ненависть, рожденная одиночеством ребенка, потерявшего мать, быстро не проходит. И рассеять эту ненависть способна одна только материнская любовь.

– Ты это понимал. Появилась женщина, которая часто приходила к нам и была со мной ласкова. Мы с ней подружились. Но по какой-то причине она не стала мне новой мамой.

– Линь Юнь, – снова вздохнул генерал, – мне следовало обращать на тебя больше внимания.