Шаровая молния

Ничего не заботило Леху сейчас. Он по обыкновению наслаждался своей беспечной жизнью, которая так снисходительна к нему, так ему благодарна за его существование (как он считал), что одаривает его всеми своими дарами, всеми радостями, всеми прелестями человеческого существования, которые он ненасытно вкушает, считая это должным и первостепенным: богатство и авторитет родителей, располагающая и пленительная внешность, изворотливый и изобретательный ум, открывающий все двери, исполняющий все желания и прихоти, без разницы переходят ли они границы допустимого, разумного и приличного или нет. И все свои поступки (порой спорные и бесчеловечные) Алексей объяснял своей исключительностью, бессрочной лицензией, которую ему даровала богатая и райская, поэтому любимая жизнь, когда все можно, все разрешено, все доступно. Это и делало Вершинина королем – и ведь столько уже людей, знакомых и незнакомых ему, натерпелось и настрадалось от действий и свершений этого самопровозглашенного короля мира, возненавидев его. А сам он особо не делил на хорошее и плохое то, что творил, продолжая свое беспечное, наплевательское, своенравное, наглое шествие, бездушный и неистовый рейд по жизни, постепенно уничтожая ее в первую очередь в самом себе, разрушая последнюю надежду на собственную реабилитацию.

Сколько же грехов случайно и нарочно совершил Вершинин за свою жизнь, трудно сосчитать и вспомнить. А сколько всего он натворил только в день сегодняшний, даже страшно представить, однако этот день еще не кончился. Короля свергнут и проклянут за все, проклянут всю его жизнь и его самого, заставят помучиться, понять, какой он был подлец и негодяй, заставят осознать, что так жить нельзя, что нужно срочно и кардинально измениться, иначе за все свершенное его настигнет заслуженная кара. Его сотрут с лица земли невидимые силы, на которые он хотел равняться и чьи задачи желал присвоить, и он никак не сможет этому воспрепятствовать, ибо это ни в его силах, и ничто, чем он обладает, неспособно будет ему помочь. Время вседозволенности и непринужденности для Вершинина заканчивалось – считанные секунды оставались до того, как иногда добрая и снисходительная, а порой жестокая и коварная судьба нанесет по «великому и непобедимому» королю Алексею Вершинину свой первый сокрушительный удар. Вершинин был слишком самоуверен и доволен собой, совершая немыслимое зло, подобно сегодняшнему. Пора было это исправить.

Все мы под колпаком! Всем посылаются испытания, все поступки и решения тщательно фиксируются, итоги подводятся, а затем вершится суд. Каждому воздастся по его вере. Алекс верил только в себя – вот его и проверят на прочность, достучаться до его истинной натуры и чувств, которые вряд ли выдержат то, что ему уготовано. Невыносимо смотреть, как рушится чей-то мир: одно дело, если рушишь его ты, и совсем другое, когда медленно и мучительно рушится твой собственный.

Пока мажор Алексей Вершинин с дерзким и расслабленным видом гнал свой «BMW» по городским улицам, брезгливо рассматривая попутно шедшие рядом машины и их водителей, давая им понять, какая у него красивая и крутая машина и какие остальные машины в потоке грязные ведра и ржавые кастрюли. Настроение у него было приподнятое: он почти что забыл о вмятине и царапинах на своей машине. По дороге он даже вспомнил анекдот в тему: «Если девушка стонет, говорит, что он ужасно большой, и умоляет достать его из нее, то… достаньте уже из девушки нож, не будьте извергом!» Посмеявшись вслух, Лехе вдруг ужасно захотелось еще покутить, потусить с кем-нибудь в приятной компании, желательно женской – его душа и тело требовали продолжения веселья, начавшегося еще с вчерашнего вечера. Каждое дальнейшее событие, начиная с этого самого вечера, Вершинин умудрялся подстраивать под себя, извлекая из него пользу (что бы не происходило), веселясь и ощущая себя самым-самым. День явно шел в его ритме.

Леха никогда не пристегивался. Раскинувшись на сиденье, он открыл окна нараспашку и громко слушал музыку, вертя головой, подпевая и хлопая ладонями то по своим ногам, то по рулю в ритм играющим трекам. Он посмеялся, возвращаясь из лесопарка, над всем произошедшим с Юлей Кудрявцевой, особенно над тем чувственным спектаклем, который он разыграл перед ней, признаваясь в любви, а тот незапланированный сладкий поцелуй вызвал у него неописуемый восторг: «Человек получает опыт, Юля, – мысленно Вершинин говорил с ней. – Жаль, что таким противным способом».