Шаровая молния

– А мне тебя, Олег, реально жалко! Ты, как тупой мотылек, летящий на огонь – так и сгореть недолго! Как же ты еще выжил, как же ты еще дожил до этого момента, не понимаю?! Мир… наша жизнь – это как жестокий, бессердечный карательный механизм, созданный для причинения боли, для пыток и унижения. Это каток, пресс, сминающий все на своем пути, равняющий все с землей. Ты для этого мира, для всех нас, в первую очередь для себя… обуза, мелкая заноза на пятке, мешающая нормальной ходьбе, а ее все никак не могут вытащить. Тебе не место здесь: из-за тебя чересчур много проблем – ты в них встреваешь, и они остаются с тобой навсегда. Тебе с неба об этом говорят, флажками машут! Как тебе не трудно, как тебе все еще не надоело?! Не приходило ли в твою светлую головушку, что все дело в тебе, в тебе сидит это зло, и ты даже не можешь подняться и искоренить ее, – Алекс буквально загорелся словесно уничтожить Олега. – Ты ничего не можешь! Как же ты живешь, если не можешь найти выход, выпутаться из простой долговой ямы – ты топишь себя и когда-нибудь утопишь совсем! Станешь отбросом, мусором, пылью, никому не нужный… безынициативный, неинтересный, серый, перманентный, пустой, тупой мусор – так вот это ты, дорогой! – помолчав, Вершинин ударил ладонями по своим коленям и произнес. – Верни долги и можешь херачить к чертовой матери хоть на все четыре стороны – хоть что можешь с собой сотворить. Знаешь, коль у нас пошел такой разговор, – это был далеко не разговор, а чувственный монолог одного лишь Лехи, который с каждый секундой возносил себя до небес за такие рассуждения, – я могу найти объяснение твоим успехам в учении. Кому вообще это надо – я вот нормально никогда не учился, а все есть, – стал загибать пальцы он, – ни в чем нужды нет, всем доволен, живу припеваючи. Но сейчас не обо мне, а о тебе. Надеюсь, ты там еще не скопытился… Так вот, школа, да?! Всем тебя просто жалко – не хотят тебя трогать, ибо смысла нет ворошить твое жалкое существование. Олег, ты не живешь, тебя здесь нет, но ты при всем этом как-то умудряешься создавать неудобства людям, мешать им спокойно жить, причем людям совершенно не твоего уровня – все это ты делаешь вместо того, чтобы просто взять и исчезнуть… Умереть – это же так просто!

Олег закатывал глаза и вдыхал горячий уличный воздух, приоткрыв рот и периодически стоная. Ему было неприятно, больно и тошно от всех Лешиных слов. Но с каждой секундой должник по неведомой причине убеждался, что его топят в его же никчемной и монотонной жизни, как в грязи. Олегу стало казаться, что ему говорят правду, приводят неоспоримые доводы, к которым он начинал невольно прислушиваться. Но от такого все равно становится плохо и пусто на душе, поэтому он стал отворачиваться, лишь бы не слышать, не видеть своего недоброжелателя, чужого, неприятного, злобного, не знающего добра и пощады человека.

Олег потихоньку стал собираться с силами: как только их будет достаточно, он хотел чесануть от Вершинина подальше и никогда больше в жизни на него не натыкаться. А сам Алексей, удовлетворившись физическими страданиями своей жертвы, просто балдел от своего псевдоинтеллектуального бубнежа.

Тут Леха заметил, что его речей наглым образом не слушают: он, значит, распинается вместо того, чтобы забить, а его не уважают – это чревато последствиями! Вершинин дернулся с места, схватил Олега за подбородок и повернул его физиономию к себе. Олег пригляделся и увидел тот самый черный взгляд Алексея Вершинина, устремленный прямо на него – он до дрожи напугал слабохарактерного Олега, который тогда был уже в полуобморочном состоянии.

– Что же ты творишь?! Как ты смеешь не слушать, как смеешь отворачиваться?! – орал на него Вершинин. – Слушай сюда, хуесос! Запомни раз и навсегда, – Алексей трепал Олега за подбородок, а сам должник ничего не делал, чтобы хоть как-то воспротивиться этому. В душе он ненавидел Вершинина, который давно подталкивал его к суициду, – что нельзя… никогда и ни при каких обстоятельствах… задерживать оплату долгов! Это большое пятно на твоей репутации. А если бы у тебя все было нормально, деньжата тебе и вовсе бы не понадобились, – Вершинин продолжал говорить, мучая изнывавшего от боли, тоски и одиночества Олега, который больше всего в жизни ждал окончания этой экзекуции. – Не хорошо кидать и игнорить людей! Нужно быть ответственнее, а не как тряпка половая! И главное правило: лучше опозорься, лучше умри, обанкроться, но не занимай у тех, кто сильнее и умнее тебя, иначе, как ты можешь видеть, попадешь в зависимость и тебе не поздоровится!