Шаровая молния 3 (СИ)

— Ну, раз знаешь, что посадили меня, то про это и рассказывать не стану. А отбывать наказание отправили под Полоцк, дороги строить. Там, на зоне, уже и встретил своего родственничка, — криво ухмыльнулся бывший уголовник. — И твоего, кстати, знакомца, Тютю, Никифора Тарутина, там же повстречал. Он-то нам и рассказал, что ты, после того, как тебя «при попытке к бегству» вертухай пристрелить пытался, оказался бо-ольшим чекистским начальником. Только понять, как это получилось, Тютя никак не мог: он же тебя знал как мелкого шныря Стёпку Шеина.

— Неважно, — махнул рукой бывший Шеин.

— Вот мы там, под Полоцком, и строили дороги до самого момента, пока немцы не подошли. Дороги строили, потом траншеи и противотанковые рвы рыли. А когда канонада совсем уж близко греметь начала, нас погнали в сторону города, чтобы в теплушки посадить и в другой лагерь отправить. Да только не дошли мы. Немецкие самолёты колонну сверху расстреляли и бомбами «угостили». Многие там полегли. И Никифор, кстати, тоже. Но и вертухаев не осталось, кажется, никого. Не знаю. Мы сразу, как налёт начался, врассыпную в лес кинулись. А леса в тех местах — будь здоров! Двадцать с лишним рыл собралось вместе, и никто про нас и не знал.

Две недели по лесам прятались: мы ж беглые, считай, а за побег ещё три года срока добавят. Ну, и допрятались до того, что немцы пришли. Как раз Федотка в ту деревню и ходил, чтобы жратвы добыть. А вернулся с белой повязкой на рукаве и начал агитировать нас в полицию, которую германцы начали создавать там, куда дотянулись. Мол, работа непыльная, не только платить и пайком снабжать за неё будут, но и можно будет разжиться тем, что у крестьян отберём.

Многие уши распустили. Почти половина. И я тоже. Остальные разбрестись решили: кто по деревням, кто на восток, к нашим податься. Да только когда Федот нас к немцам вёл, наткнулись мы на место, где те людей расстреляли. Ладно, если бы каких окруженцев, принявших бой. Мужики старые, бабы, сопляки лет пятнадцати-шестнадцати, девки молодые. Над теми вообще поизмывались перед тем, как порешили. В общем, там же, возле той ямы, я и сказал Федоту, что передумал. И ещё пятеро со мной назад в лес пошли. Его отговаривал, но он упёрся: «Мне с красной сволочью не по пути, я воли хочу». Ещё бы! Это мне, даже с учётом рецидива, оставалось четыре года чалиться, а ему после того, как он тебя пытался подрезать, пятнашку впаяли.

Уже за рекой — Двина, кажется — встретили окруженцев. Они на нас, конечно, косо смотрели, да только, когда бой случился, а у них потери появились, и мы винтовки подобрали, поверили. В общем, пока до линии фронта добрались, взвод тех окруженцев, несмотря на потери, до роты вырос. Официально, конечно, целый полк во главе с капитаном, но по численности — только рота.

Фронт перешли, особисты на нас, добравшихся живыми, насели. Хотели срок набавить и снова на зону послать. Да тот самый капитан, комполка, заступился. И прочие его командиры дали показания, что мы воевали не хуже прочих. Вот нас четверых и зачислили в полк красноармейцами. Ну, а пальцы мне осколком срезало уже под Можайском, — покрутил в воздухе искалеченной кистью Клушин. — Тогда и документы мне справили. А ты, начальник, как ранение получил? Тоже на фронте был? Встречал я там и чекистские полки. Или…

— Или, Василий. Или… Фронта мне с моей службой не видать, как бы ни просился. Но и сюда, в Москву, если ты заметил, немецкие самолёты изредка залетают. Вот под бомбу одного из них и угодил.

— Неприятная штука — их бомбардировщики, — подтвердил Подольский.

— Супруге-то рассказал про её брата?

— Не стал, — признался Василий. — После того, что я слышал о делах этих самых полицаев, ей лучше было сказать, что погиб Федотка в том самом авианалёте, что и Тютя. Мне кажется, когда наши придут в те места, где он теперь обитает, не жить ему. Если партизаны его раньше не пристрелят. Так пусть лучше считает его мёртвым, чем знает, что он в предатели пошёл: ей так легче будет.

Верно мыслит мужик! Демьянов ведь сам больше года назад имел отношение к закладке баз для будущих партизанских отрядов. И бригада Эйтингона и Старинова кучу народа за линией фронта оставила, чтобы они составили костяк партизанского движения. Значит, оно, это движение, будет иметь куда больший размах, чем знал о нём из книжек Николай. И есть у партизан, чем полицаев отстреливать.

— Ты, главное, Василий, сам не сорвись на воровскую дорожку, — на прощание пожелал ему Николай.

— У кого воровать-то? Я же вижу, как туго людям жить стало. Я же не фашист какой-нибудь, чтобы у людей последнее отбирать. Да и сидеть лишних пять лет только за то, что это не первая ходка, очень не хочется. Хотя, конечно, смешно: Васька Подольский, не одну хату, не один склад обнёсший, теперь сам склад от воров охраняет!

Действует, значит, мера по автоматическому увеличения сроков для рецидивистов, предложенная когда-то Демьяновым.

14