Шартрская школа

Двери в покой отворив, к природе пробрался вития
и о находках своих всем рассказал. Вот, послушай.
Спал он и чудилось, будто идет он по лесу густому.
День светозарный прошел, изгнанный тьмою ночною.
Он был один, а вокруг черная чаща гремела
рыканьем и беготней лютого дикого зверя.
Тут растерялся поэт, не зная, что следует делать,
но вдруг заметил он дом и к нему прямо шаг свой направил.
Домик стоял посреди рощи на ясной полянке,
ветхим казался на вид, и жильцами, наверное, брошен.
Ближе, однако, к нему подойдя, внутри свет он заметил
и вслед за тем разглядел девицы фигуру нагую.
Видя такое, поэт радостно в двери стучится,
но и стена высока, и окошки — что узкие щелки.
Крепко задвинут засов, не спешит отворять ему дева.
Стая звериная, глядь, лачугу уже окружила
и у порога тотчас пожрать горемыку готова.
Тут уж не в шутку струхнул наш поэт, об убежище молит.
Дева, все так же нага, к нему повернулась спиною,
силясь стыдливо рукой и власами хоть как-то прикрыться.
Жалоб не слышит она, и взгляд ей мужской неприятен,
так отвечает она, чтоб понял сейчас же просящий:
«Прочь уходи и не смей бесстыдством своим докучать мне,
хватит с меня и того, что ты тайны мои краем глаза
видел, хоть должен воздать мне честь ты и в верности клясться
вечной твоей госпоже и родительнице ежечасно.
В толк не возьму, как ты смел меня по дешевке на рынок
сбагрить, достойной ровней сделать развратнице мерзкой,
все, что узнал обо мне, протрубив на всех перекрестках?
Не потерплю я теперь, чтобы смотрел на меня ты,
прочь изгоняю, пусть ждет тебя смерть от голодного волка».
В страхе проснувшись, поэт вдруг понял все то, что явилось
слуху и взору его, усвоив: не все подобает
всем сообщать наперед простецам и глупцам в наущенье.
То, что природа велит в тайне хранить, лишь немногим
можно сказать, не страшась в толпе коренящейся скверны.
Будет суров приговор тому, кто сам судит и рядит —
все, что он скажет со злом, ему же сторицей воздастся[1216]

.