После отъезда Энгана я стал еще более одинок, чем прежде, и был волен не разлучаться с образом Шарлотты. На расстоянии тридцати миль от Лондона нет ни одной вересковой пустоши, дороги, церкви, которую бы я не посетил.
Меня влекли безлюдные уголки, заросшие бурьяном дворы, ров, ощетинившийся чертополохом; я любил заброшенные места: люди обходили их стороной, а между тем где-то рядом уже ступал по здешней земле Байрон *. Подперев голову рукой, я смотрел на запустелую природу; когда это тягостное зрелище чересчур удручало меня, на помощь мне спешило воспоминание о Шарлотте; я был словно паломник, который, придя в уединенные окрестности горы Синай, услышал пение соловья.
В Лондоне поведение мое всех удивило. Я ни на кого не глядел, никому не отвечал, не понимал, о чем со мной говорят: мои старые товарищи подозревали, что мною овладело безумие.
Что произошло в Бангее после моего отъезда? Что сталось с этой семьей г
которой я принес радость и горе?Не забывайте, что нынче я посол при дворе Георга IV и описываю то, что случилось со мною в Лондоне 1795 года, в Лондоне 1822 года.
Дела заставили меня на неделю прервать свое повествование, но сегодня я вновь берусь за перо. В один из недавних дней вскоре после полудня мой слуга доложил мне, что перед моим домом остановилась карета и какая-то дама-англичанка просит принять ее. Поскольку на своем общественном поприще я взял себе за право никому не отказывать, я сказал: «Проси».
Я сидел у себя в кабинете, лакей объявил леди Салтон *; я увидел даму в трауре; ее сопровождали два красивых мальчика, также в трауре: одному было лет шестнадцать, другому — лет четырнадцать. Я сделал шаг навстречу иностранке; она так волновалась, что едва держалась на ногах. Дрогнувшим голосом она спросила: «Mylord, do you remember me? — Узнаете ли вы меня?» Да, я узнал мисс Айвз! Годы, пронесшиеся над ее головой, не тронули ее весны. Я взял ее за руку, усадил и сел рядом. Я не мог говорить; в глазах у меня стояли слезы; сквозь эти слезы я молча глядел на нее; по тому, что я чувствовал, я понимал, как глубоко любил ее. Наконец я овладел собою и, в свою очередь, спросил: «А вы, сударыня, узнаете ли вы меня?» Она подняла глаза и вместо ответа бросила на меня взгляд и радостный и грустный, подобно давнему воспоминанию. Я не отпускал ее руки. Шарлотта сказала: «Я ношу траур по матушке *. Отец умер несколько лет назад. Вот мои дети». При последних словах она отняла руку и откинулась в кресле, прижав платок к глазам.