Шатобриан Ф. - Замогильные записки. 1995

Чудом был побег одиночки, но не меньшим чудом, следствием первого, стало оцепенение, сковавшее королевскую власть; сердце государства остановилось, члены отнялись, и вся Франция застыла в неподвижности. В течение двадцати дней Бонапарт делал переход за переходом, орлы его летели от колокольни к колокольне *, и за все это время всесильное правительство, имеющее в своем распоряжении и деньги и людей, не нашло ни времени, ни возможности взорвать на дороге в двести лье один-единственный мост, срубить одно-единственное дерево и тем замедлить хоть на час движение человека, которому народ не оказывал сопротивления, но не оказывал и поддержки.

Эта беспомощность правительства тем более прискорбна, что в Париже умы кипели; несмотря на отступничество маршала Нея *, парижане были готовы на все.

(Шатобриан цитирует статью Ь. Констана и приказ Сульта, направленные против Наполеона)

16 марта Людовик XVIII посетил заседание палаты депутатов; решалась судьба Франции и всего мира. Когда Его Величество вошел, депутаты и зрители на трибунах обнажили головы и встали; приветственные возгласы потрясли стены зала. Людовик XVIII медленно приблизился к трону, принцы, маршалы и командиры гвардии выстроились по обеим сторонам. Крики смолкли, все стихло; в эту минуту присутствующие, казалось, различали вдалеке шаги Наполеона. Его Величество, усевшись, обвел глазами собрание и твердым голосом произнес следующую речь:

«Господа,

В эти тревожные минуты, когда враг проник на территорию моего королевства и угрожает его свободе, я пришел к вам, дабы сделать еще прочнее те узы, что, связуя вас со мною, составляют силу государства; обращаясь к вам, я хочу открыть свои чувства и желания всей Франции.

Я возвратился на родину, я примирил ее с иностранными державами, которые, не сомневайтесь, останутся верными договору, вернувшему нас к мирной жизни; я ревновал о счастье своего народа; ежедневно я получал и получаю по сю пору трогательнейшие доказательства его любви; мне шестьдесят лет — могу ли я достойнее закончить свою жизнь, чем пожертвовав ею во имя своих соотечественников?

Итак, я боюсь не за себя, но за Францию: тот, кто желает разжечь в ер пределах гражданскую войну, отдает ее на растерзание чужестранцам; он желает вновь обречь свою родину на существование под его железной пятой, наконец, он желает уничтожить ту конституционную хартию, которую даровал вам я, хартию, долженствующую прославить меня в глазах потомков, хартию, которой дорожат все французы и которую я клянусь чтить: сплотимся же вокруг нее».

Король еще не кончил говорить, когда купол здания внезапно закрыло облако и в зале стемнело; все устремили взгляды вверх, пытаясь отыскать причину затмения. Когда король-законодатель кончил говорить, крики: «Да здравствует король!» — раздались вновь, на сей раз вперемешку с рыданиями^ «Все члены собрания,— справедливо заметил «Монитёр»,— возбужденные величественными речами короля, стоя протягивали руки к трону. Из всех уст вырывались одни и те же слова: «Да здравствует король! Умрем за короля! С королем навеки!» — исполненные жара, снедающего сердца всех французов».

В самом деле, зрелище было трогательное: старый, немощный король, этот патриарх монархов, который даровал Франции, истребившей его родных и на двадцать три года изгнавшей его из своих пределов, мир и свободу, забыв все оскорбления и невзгоды, явился к посланцам своей нации, дабы заверить их, что теперь, когда он возвратился на родину, смерть за народ кажется ему самым достойным финалом его жизни! Принцы поклялись в верности хартии; последними эти запоздалые клятвы принесли принц де Конде с отцом герцога Энгиенского. Члены этого героического рода, которое му суждено было скоро угаснуть, этого рода патрициев-воинов, надеявшихся, что свобода защитит его от более молодого, сильного и жестокого воина-плебея, вызывали в памяти множество воспоминаний и пробуждали бесконеч* ную печаль.

Сделавшись известной, речь Людовика XVIII вызвала невообразимый восторг. Большинство парижан были в ту пору убежденными роялистами и остались таковыми в течение Ста дней. Особенно горячо ратовали за Бурбонов дамы.

Ныне молодежь поклоняется Бонапарту, потому что ей унизительна та роль, которую играет Франция в Европе по вине нынешнего правительства; в 1814 году молодежь приветствовала Реставрацию, потому что видела в ней средство покончить с деспотизмом и возвеличить свободу. В то время в число волонтеров, готовых сражаться за королевскую власть, входили господин Одилон Барро, большинство учащихся Медицинской школы и Правоведческая школа в полном составе; 13 марта будущие правоведы прислали в палату депутатов следующее прошение:

«Господа,