Шатровы (Книга 1)

И ничего не посмел сказать больше, а только просунул руку под косматую черную гриву гнедого ее коня, в жаркое подгривье и ласково потрепал его шею:

- Ого! Под гривой у него, как в печке: гнали?!

- Что вы! Разве я не знаю... Костя, только вы осторожнее с ним: он ведь у меня страшно злой, может так хватить зубами!.. Он - киргизский, степной породы. Я его Киргизенком и назвала. Он чужих близко не подпускает. Его с поля каждый раз изловом берут - не дается! А меня знает, на один мой голос бежит! А вы с ним поосторожнее!

Конь, однако, не обнаруживал в отношении Кости никаких злых посягновений. Только звонко грыз удила да косился налитым кровью оком.

Верочка сочла нужным удивиться:

- Смотрите, Костя: вы его гладите, и он ничего!

- А лошадь всегда знает, кто его хозяина... кто его хозяину друг!

- Ах, вот как?! - И накопившееся в ней озорное электричество, подавленное внезапностью встречи, прорвалось. Она рассмеялась испытующе и лукаво: - А что же вы... падеж переменили?

Он молчал.

Со свойственной ей быстротой перехода она опять сделалась строгой:

- Все-таки я нехорошо поступаю: говорю с вами, сидя на лошади. Как будто вы - пленник или слуга!

И прежде чем успел он ответить, она уже соскочила на землю.

И, не давая ему словечка вымолвить, принялась хвастаться и конем, и своими познаниями в езде, в седловке и во всем, что относилось до лошадей:

- Он совсем молодой, посмотрите: все чашечки целы, не стерлись.

С этими словами она быстро, и впрямь умело, заставила лошадь раскрыть пасть и глубоко показать зубы:

- Видели?

Костенька ничего не видел, но сказал - да. Тут же сознался в полном своем невежестве по конской части:

- А я думал: киргизская лошадь - она только в пристяжных ходит... вот как у Шатровых.

- А вы не думайте!

И тут уже она совсем осмелела:

- Вы знаете, какой у него бег? Ого! А сила какая, выносливость! Рысью я на нем тридцать - сорок верст могу сделать: я устану, а он никогда!

- Верочка, но ведь рысью, наверно, тряско? На иноходце спокойнее.

- А! Не терплю я иноходцев. Что я - попадья?!

И она, двигая ладонью вправо-влево, насмешливо показала, как покачивает всадника иноходец.

- А мой Киргиз - огонь, зверь!

- А не опасно? Сила же какая нужна - справиться с ним!

Она усмехнулась:

- Сила? А в кого мне хилой-то быть? Папаша мой на пари рублевики серебряные голыми руками ломает!

- Да что вы?

- Вот... А вы говорите!

И спохватилась:

- Что же это мы стоим? Мне времени терять нельзя: я сегодня же и обратно. Идемте.

- Как - идемте? Вы садитесь на свою лошадку.

- А вы?

- А я пойду рядом.

- Нет, так не годится. Пеший конному не товарищ.

На мгновение задумалась. Выход был найден:

- Костя! Он же очень сильный, он свободно выдержит нас двоих: хотите - в тороках?

Шатров был дома один. Поздоровавшись и отступя в сторонку, Костя сказал:

- А я вам гостью привел, Арсений Тихонович.

И тогда из полутемной прихожей в столовую выбежала Вера.

- Здравствуйте!

И, на мгновение окинув руками шею Шатрова, привстав на цыпочки, по-родственному его расцеловала в щеки. И отступила. И, зардевшись, потупилась.

Шатров, отечески, радушно улыбаясь, осмотрел ее с ног до головы.

- Совсем казачонок! Да-а, Емельян Пугачев от такого адъютанта не отказался бы! Ты одна?

- Одна.

- Так...

И ничуть не удивился: знал он ее, Верочку Сычову, - знал еще, когда она под стол пешком ходила, а со временем, как, впрочем, все близкие к семье Сычовых, успел привыкнуть ко всем ее мальчишеским выходкам.

- Ну, адъютант Пугачева, раздевайся, садись, отдыхай. Я распоряжусь насчет обеда.

Костя хотел попрощаться и уйти. Шатров ласково положил ему руку на плечо и удержал:

- Да полно тебе, успеешь. Не велика, там работа! А мне сейчас все равно надо сходить на крупчатку: как там н о в ы й-т о у меня? А ты позанимай гостью. Через час - обед.

Он вышел в прихожую, но тотчас же вернулся, уже в темной шляпе с большими полями и в кожаной распахнутой куртке, - вернулся, чтобы спросить:

- А как же тебя из гимназии отпустили?

- Захворала мамаша. Меня и отпустили на несколько дней. Начальница у нас строгая, но она очень добрая.

Заодно объяснила, что примчалась она к Шатровым за Никитой Арсеньевичем. Посылали нарочного сперва в Калиновку, в больницу, сказали, что уехал. А нарочный - бестолковый: не спросил даже, куда уехал.

- Никита - в городе. Ольга Александровна срочно вызвала его на консультацию в госпиталь свой. Ну, а о Сергее, о Володе ты знаешь: там, где им надлежит быть.

В этих словах Арсения Тихоновича Вера ощутила упрек.

Он ушел.

Она легкой ступью, чуть прискальзывая на цыпочках, пронеслась по всем комнатам, из двери в дверь, будя голосом эхо пустынного и по-осеннему светлого зала. Раскрыла рояль, прошлась пальчиками по клавиатуре и вдруг загрустила.

- Костя, пойдемте в сад, к н а ш е й ветле.

В саду пахло осенью. Студеный Тобол голо и хмуро, жестким каким-то блеском просверкивал сквозь поредевшую листву тополей: словно бы недоволен был, что вот смотрят, как стынет, стынет он, готовясь скрыться под ледяным, зимним своим покровом.

Они - у своей ветлы.

- Костя!

- Да?