Шатровы (Книга 1)

И это свершилось как раз в те дни шестнадцатого года, когда в думских и земских кругах, за самоварами в усадьбах и купеческих особняках, в гимназиях и на страницах солидных буржуазных газет воспрянули духом, стали быстро и гордо, поговаривать, что теперь победа не за горами, коль с боеприпасами грузовики идут на фронт с надписью: "Снарядов не жалеть!"

Степан Ермаков выздоравливал. Сам Яков Петрович считал это чудом. И какая-то, почти отцовская нежность, впрочем нередкая у врача к спасенному им больному, трогательная заботливость о солдате возникла в душе этого сурового человека.

Он, большой хирург города, человек, для которого даже и сон не был защитой, ибо подымали с постели и увозили, ухитрялся первое время приезжать к Степану и утром и вечером.

На радостях привез ему бутылку кагора и два лимона. Велел ежедневно давать по столовой ложке рубленой печени, с лучком, с перчиком, дабы, как говорил он, быстрее восстановить кровь.

Ольге Александровне он, смеясь, говаривал:

- Ей-богу, давно так не был счастлив. Вдвойне, нет, втройне: за него, за Ермакова, за Никиту Арсеньевича и за себя.

И исчезал.

Каждую неделю, как всегда, приезжал Никита. Первые разы он привозил с собою и Константина.

Однажды, возвращаясь из палаты Степана, Костя увидел, как впереди него, из распахнувшейся враз двери кабинета Шатровой, как все равно острокрылый стриж, выпорхнувший из песчаного крутояра, вырвалась и помчалась вдоль коридора молодая сестричка в обычном наряде сестры милосердия, но только уж как-то чересчур ловко, почти кокетливо облегающем ее упругое, стройное тело.

Ничуть не сдерживая своего бега - а именно так невольно все и каждый делали, вступая под своды коридора, - она отстукивала каблучками.

Костя ускорил шаги, рассчитав, что когда она будет сбегать по широкой отлогой мраморной лестнице вниз, то повернется к нему лицом, и он увидит ее.

Расчет был верен. Он успел-таки увидать ее нежно-румяное, круглое, еще отроческое лицо; ее сердитые глаза; ее алые, пухлые губы, которые она, словно бы гневно, разобиженно, покусывала.

Увидал - и оцепенел: это была Вера Сычова!

"Ушла-таки в сестры, ушла! А может быть, и на фронт едет. Какая ведь!"

Подумалось: окликнуть, остановить, догнать? Но разве же он не видел, что она узнала, узнала его?! Значит, не хочет. И взгляд у нее какой был: не подходи!

И сразу потускнел мир. Померкла даже и радость от свидания с братом, который уж стал поговаривать, как да где они заживут с ним, с Костенькой, когда его, Степана, уволят в чистую.

Вернуться к Ольге Александровне, расспросить? Нет, не посмел он. Да и зачем? И так все ясно!

А вернуться бы ему!

Встреча их произошла так.

Ольге Александровне доложили, что ее дожидается у дверей кабинета, в коридоре, какая-то молоденькая сестрица. Дело было обычное.

- Пусть войдет. Просите!

- Верочка?! Вот радость! Господи, да когда же ты успела сестрой стать?

Выйдя из-за стола, Ольга Александровна обняла и расцеловала ее в обе щеки. Отступила, по-матерински залюбовалась.

Верочка стояла потупясь.

А затем, ушам своим не веря, Шатрова услышала:

- Ольга Александровна, я еще не сестра... Но я твердо решила. Окончательно. Я уж и в гимназию не хожу... Вот пришла к вам: помогите мне!

Ольга Александровна молча, неодобрительно покачала головой. Быстро подошла к двери и закрыла ее на ключ.

Затем заняла свое место за рабочим столом. И все это - молча. Ей, Верочке, не предложила и сесть.

А тогда принялась отчитывать. Крепко, по-матерински. Верочка завсхлипывала.

- Знаешь, моя дорогая, этот наряд еще не дает знаний. И его надо заслужить!

Вся в слезах, новоявленная сестрица оправдывалась:

- Я думала: не имеет значения... Я не почему-нибудь заказала себе это все... (Она оглянула свой злополучный сестринский наряд). А чтобы знать, что я решилась. Чтобы не было уж никакого возврата... Я даже гимназическую свою форму всю подарила одной девушке... у нее родители бедные... так что даже носить ей нечего... Я хочу раненым помогать.

Ольга Александровна принялась ее утешать, отирать ей слезы. Поить водой.

- Дурашка ты моя! Возврат все-таки будет, хоть ты и решила. И форму придется новую купить, только так, девочка! Придется мне самой поехать к вашей начальнице: буду просить, чтобы тебя не исключили. А в этом, - она показала на ее сестринское одеяние, - никому больше не смей показываться.

Верочка, глотая слезы, пошвыркивая, глядела ей в лицо своими ясными, словно бы промытыми слезою глазами, как вот весеннее небо дождем, и только молча кивала головой.

А Ольга Александровна на прощание сказала ей:

- И если уж тебе так не терпится, то я договорюсь с вашей начальницей, чтобы и ты, и другие старшие девочки в свободное от занятий время посещали наши сестринские курсы... Только помни, помни, девочка, что этот красный крест... - тут Шатрова коснулась своего красного креста на сестринском переднике, - это очень и очень тяжелый крест! Ну, иди. Да будь умницей!