Шатун

Разговор пришлось прервать, поскольку у стола появился каган Битюс в сопровождении двоих самых знатных славянских ганов – Синеока и Митуса. Синеок сел одесную Битюса, а Митус – ошуюю. Прежде они садились в обратном порядке, все это заметили и отметили немилость Битюса к толстому гану. Горазда слегка удивило то обстоятельство, что сопровождавший всегда Битюса что на пиру, что в походе ган Ачибей ныне отсутствовал, как отсутствовали и прочие ближние к кагану печенежские вожди.

– Ачибей с каганом в ссоре, – шепнул Ицхак Горазду, – и большая часть печенежских ганов откачнулась за ним.

Весть была неприятной, а за ней уже чудилась распря между каганом и печенегами. Сейчас не время было расспрашивать Жучина о причинах ссоры, но слова его Горазд на ус намотал. И, пораскинув умом, пришел к выводу, что эта ссора ему, пожалуй, на руку. Ибо вряд ли каган при столь щекотливых обстоятельствах станет чинить спрос пусть и с крупно промахнувшихся, но преданных ему славянских ганов.

Пустив братину по кругу, каган навис над столом нахохленным гавраном.[27] Битюс был годами немолод, но крепок и станом, и духом. Морщины только-только тронули его лицо, хотя седина уже изрядно посеребрила волосы и бороду. Каган от природы был темноволос, а потому седина особенно бросалась в глаза наблюдателю. По вечно смурному лицу кагана трудно было определить, в каком настроении он пребывает. Впрочем, Горазд имел все основания полагать, что настроение Битюса не из лучших. Иудейская вера, сплотившая было разноплеменных ганов, ныне становилась камнем преткновения в отношениях с Русью, и Битюс не мог не отдавать себе отчет в том, что этот камень может обрушиться ему на голову в самое ближайшее время.

Каган Битюс очнулся наконец от дум и поднял голову, чем сразу же заставил примолкнуть разгулявшихся было языком гостей. Начал каган без предисловия и не говорил, а словно бы облаивал своих врагов:

– Ныне многие не чтут волю кагана, а того не понимают, что каган – единственная опора порядка, установленного на наших землях. Падет, каган и все рухнет. И все племена захлебнутся в усобицах. Все хотят кланяться своим божкам и не хотят понимать того, что единый для всех ряд только единый Бог удержать сможет. А рука Бога на наших землях – каган. Иные правду нового Бога называют кривдой. Но только этот Бог может остановить межплеменные и межродовые усобицы, которые ведутся от имени божков и пращуров. От правд многих божков наши земли приходят в запустение. Так-то вот, ганы. И среди вас есть такие, которые не хотят кланяться истинному Богу, а значит, не желают признавать единого для всех ряда. Почему продолжаете жертвовать божкам и пращурам? Ища личную выгоду, вы рушите выгоду общую, которая одна только может поддержать мирную жизнь на наших землях.

Каган умолк так же внезапно, как и заговорил, и ганы, затаив дыхание, смотрели, как Битюс пьет, захлебываясь вином и яростью. Вино обильно лилось на алый кафтан кагана и шитое серебряной нитью покрывало, но ярость Битюса не прорвалась наружу, сумел он все-таки утопить ее в вине.

– Дело не в старейшинах, – осторожно заговорил, прокашлявшись, скифский ган Карочей, – иные уже давно кланяются иудейскому Богу, другие готовы поклониться не сегодня, так завтра. Но как быть с простолюдинами? Наши родовичи и одноплеменники привыкли чтить пращуров и своих богов и от их защиты не откажутся. А раскол между старейшинами и народом может обернуться большими бедами.

Опасения, высказанные ганом Карочеем, разделяли многие из сидевших за столом, а потому его слова были встречены одобрительным гулом. Каган Битюс метнул в сторону скифского гана злобный взгляд, но промолчал, давая высказаться и другим. Родовые ганы хоть и побаивались гневить кагана, но и не спешили его поддерживать, отлично понимая, что такая поддержка может обернуться большой усобицей между хазарами и ближниками славянских богов.

– Где это видано, чтобы пастухи оглядывались на стадо, ган Карочей? – подал голос среди неловкого молчания ган Синеок. – Мало ли что может прийти в бараньи головы, так неужели нам бежать за ними к пропасти? Ганы и старейшина должны сплотиться вокруг кагана Битюса, не считаясь ни с родовыми, ни с племенными различиями, в этом наше общее спасение.

К словам гана Синеока присутствующие не остались безучастны, и одобрение ему выражали даже горячее, чем молодому Карочею. Ган Синеок славился острым нюхом, позволявшим учуять выгоду там, где ее никому и в голову не пришло бы искать. Со своим родом Синеок давно уже не считался, а по части ростовщичества мог переплюнуть любого хабибу. Иные осуждали Синеока, живущего не по правде славянских богов, но большинство ганов и старейшин лишь завистливо вздыхали, глядя на удачливого человека.

– А пойдут ли простые хазары за ганами или, чего доброго, станут искать других пастухов?