Шатун

Ган Митус даже побурел от гнева на такие Ицхаковы слова. Мало того что Жучин обвинил его в глупости, так еще и выставил лжецом перед каганом. Не убыло бы от того Горазда, если бы Битюс насупил в его сторону брови. Невелика птица этот трехсотенный ган из захудалого рода. А Ицхак, похоже, совсем ума лишился, если вздумал ссориться с одним из самых могущественных в Хазарии людей.

Битюс, впрочем, к словам Жучина остался почти безучастным. Разве что при упоминании имени боярина Драгутина на лицо его набежала тень. Даджан уже не первый раз становился Битюсу поперек дороги и всегда выскальзывал из расставленных сетей.

– Если не помогает хитрость, то следует положиться на силу, – спокойно посоветовал Моше.

– Так ведь на то и дан человеку разум, чтобы выходить из-под прямого удара, – возразил Ицхак, не совсем понимая, куда клонит старый купец.

– Удар следует наносить не по боярину Драгутину, а по Великому князю Яромиру и кудеснику Солоху, – уточнил Митус. – А на радимичские земли следует бросить печенежскую орду. Если каган ударит на Яромира своей дружиной, а Ачибей свяжет Всеволода, то вопрос в пользу кагана будет решен в короткий срок.

Ицхак даже лицом потемнел от возмущения: ну рассудил ган Митус, ничего не скажешь. Это все равно что бить врага не кулаком, а растопыренными пальцами.

– Большой вопрос, пойдут ли хазарские ганы на Яромира, – остерег Ицхак, – не говоря уже о простых хазарах-славянах. Да и повода для вторжения в земли полян нет. Даджаны платят кагану дань исправно. А если каган одной своей дружиной начнет ратиться с Яромиром, то неизвестно еще, чей будет верх. За Великого князя встанут все роды полянских и древлянских земель.

– А что ты предлагаешь, Ицхак? – спросил Битюс.

– Я предлагаю действовать медленно, но верно, привлекая на свою сторону старейшин тех радимичских родов, которые недовольны произволом ведунов. А недовольных среди радимичских старейшин много. Если мы утвердим на радимичском столе верного кагану человека, то присмиреют и даджаны, и новгородцы.

– Долгий путь, – вздохнул Битюс, – такой долгий, что, боюсь, моей жизни не хватит, чтобы его пройти. Да и манили мы уже радимичских старейшин под свою руку и в свою веру, но толку с этого было мало.

– Тех, кто качнулся в нашу сторону, божьи ближники уже извели, – злорадно усмехнулся Митус. – Взять хоть того же Твердислава. Ведуны тоже ведь не сидят сложив руки, а норовят утвердиться в Хазарии. Разве Листянин городец не на землях кагана стоит?

– Земля там спорная, – возразил Жучин, – а нам следовало давно уже тот городец прибрать к рукам.

– Но пока что благодаря твоему промаху, Ицхак, городец к рукам прибрали даджаны. Как я слышал, боготур Торуса женат на дочери князя Яромира, – спокойно сказал каган.

– Вот и надо, воспользовавшись нахальством даджан, раззудить князя Всеволода и, вырвав городец у Торусы, передать нашему человеку.

– Почему же ты не раззудил и почему не вырвал? – ехидно спросил Моше под одобрительный смешок Митуса.

– Рассуждаешь ты здраво, Ицхак, – лениво протянул Битюс, – как медом по сердцу мажешь, но только дойдет до дела, как ты возвращаешься ко мне битым.

Мошка захихикал, Митус заржал жеребцом, а Ицхак пыхнул гневом:

– Если бы твои наушники, каган, не путались у меня под ногами, то я бы и Берестень сохранил, и городец взял.

– Все это слова, Ицхак, – покачал головой Битюс. – Никто тебя не заставлял жить Митусовым умом, жил бы своим – не ходил бы сейчас в битых дураках.

– Я учту твой совет, каган, – сказал Ицхак, беря себя в руки. – И отныне буду полагаться только на себя. А что касается твоих наушников, каган, то возьми в расчет, что они ищут не столько выгоду твою, сколько свою. И очень может быть, им выгодно стравить тебя с Яромиром, чтобы потом устроить пир на твоих костях.

Ган Митус побурел от бешенства, но Ицхак выслушивать его ругательства не стал, поклонился кагану и покинул дворец. День, что ни говори, начался для Жучина неудачно: расположение кагана он не приобрел, зато нажил двух могущественных врагов, каждый из которых мог попортить много крови Ицхаку, а, объединив усилия, они и вовсе могли стереть его в порошок. Может, и не следовало Ицхаку намекать кагану на возможное предательство Митуса, но что сделано, то сделано. А Битюс и без предупреждений держит толстого гана в подозрении.