Шатун

Усадьба, к которой вороной подвез Искара и Ляну, сохранила только малую часть ограды, а жилище, стоящее в глубине двора, было изрядно попорчено пожаром. Да, по правде сказать, и не было уже жилища, а были три стены, прикрытые навесом. Навес, видимо, соорудили шалопуги, облюбовавшие это место за близость к стольному граду. Летом здесь еще можно было пожить, но в зимнее время Искар никому бы не советовал оставаться здесь надолго без крайней нужды. Тем не менее его не удивило, что сегодня вокруг полуразваленного жилища собрались в немалом числе люди.

— Кто это? — испуганно спросила Ляна.

— Урсские ганы, — спокойно отозвался Искар. — Ичал Шатун уже, наверное, приехал.

В жилище Искар прошел без помех, хотя сторожившие ганских коней урсы с подозрением косились на незнакомого отрока, за которого они приняли зеленоглазую ведунью.

Под жидким навесом, сквозь жерди которого проникал свет, в дальнем углу жилища на грубо сколоченном ложе лежал человек. Искар узнал его сразу по длинной седой бороде и выбеленным временем бровям. Выделанный медвежий череп скалился сбоку от старца, а белая рубаха, прикрывавшая грудь Шатуна, была алой от крови. Вокруг Ичала стояли с обнаженными головами урсские ганы, среди которых Искар опознал Сидока и Годуна.

Годун, плечистый молодой урс, с копной ржавых волос и хищным ястребиным носом, негромко ответил на немой вопрос Искара:

— Кто-то встретил Ичала на пороге жилища ударом меча в грудь, а более мы ничего не знаем.

— Пусть подойдут, — прозвучал вдруг из полутьмы слабый голос.

Ганы удивленно переглянулись: глаза старца были закрыты, да и сам он до сего мгновения не проронил ни слова. Всем казалось, что он отойдет в мир иной молча. Рана его была смертельной, и собравшиеся в жилище урсы это хорошо понимали. Ганы расступились, давая Искару дорогу. Ляна попыталась осмотреть рану старца, но тот удержал ее руку.

— Не ладили мы с Листяной, даром что он был женат на моей родной сестре, — глухо произнес Ичал. — Но это счастье, что наша с ним кровь в тебе пришла в согласие.

— Отрок не тот, — мягко подсказал Ичалу Годун и кивнул головой в сторону Искара, стоящего чуть поодаль.

— Пусть подойдет Искар, — приказал старик, открывая глаза. — И снимите с моей груди божий знак.

Ганы, которых было шестеро, повиновались: двое приподняли старика, а самый старший по возрасту из присутствующих, ган Сидок, снял с его шеи золотую пластину, очень схожую с той, которую Искар нашел летом в полуразрушенном схроне. Недолго думая, Искар снял ее с груди и вложил в руку старца. Ичал поднес к глазам обе пластины и прошептал что-то понятное только ему одному.

— Никто не держал прежде эти знаки в руках одновременно, — хрипло произнес Шатун. — Одна пластина была дана моим предкам, другая — предкам Листяны. И в каждой из этих пластин лишь половина души и имени Лесного бога. Вы поняли меня, ганы? Бог с нами во всей своей силе без изъятия, только когда мы вместе.

— Мы тебя поняли, Ичал, — ответил за всех ган Сидок.

— Пусть эти знаки отныне будут на твоей груди, Искар, и на твоей груди, Ляна, — громко и четко произнес Ичал. — А в ребенке, вами рожденном, пусть сольется кровь наших щуров. И быть вашему сыну первым ближником нашего бога. И пусть потомки щуров, давших этому ребенку свою кровь, никогда не поднимают друг на друга мечи в междоусобицах. Именем бога моего — быть по сему!

Вскинувшаяся было к небу рука Шатуна бессильно упала, а следом с последним хрипом отлетела и его жизнь. Ган Сидок взял медвежью шкуру и покрыл ею холодеющее тело первого ближника Лесного бога.

Из жилища вышли молча, и уже здесь, на свежем морозном воздухе, ган Годун растерянно произнес:

— Темно говорил Ичал. Зачем он двоих отроков повязал именем бога?

— Не отрок перед тобой, ган, а девушка, — усмехнулся в седеющие усы ган Сидок. — Не разобрался ты в полумраке.

Ганы сдержанно посмеялись над промахом товарища, хотя, если по лицам судить, на сердце у всех было тяжелее тяжкого.

— А коли девушка, то чья в ней кровь? — продолжил ган Годун. — И против чьих потомков я не должен выносить свой меч?

— В беспамятстве был Ичал, — прокашлялся ган Багун, которого Искар не сразу заметил. — А потому и речь его вышла несвязной.

— Знак на шею девушке он надел собственной рукой, — возразил ган Кряжан и косо глянул на Ляну. — Не мог он сделать этого в беспамятстве. И имя бога он произнес вслух, прочитав его по знакам на пластинах. Нет, Багун, Ичал был в твердой памяти.

— А что это за девушка? — спросил Годун у Искара.

— Макошина ведунья.

— Не в беспамятстве действовал Ичал Шатун, — поднял палец вверх ган Кряжан. — Он с помощью этих пластин принуждал Макошь и Лесного бога к сближению. Разве не про то же самое говорит Хабал? Рождение нового бога предрекал Ичал Шатун, а по-иному его слова вряд ли истолкуешь.